Старость аксолотля

В ту ночь трудно было снова заснуть, хотя Рик, напившись своими слезами, уже погрузился в мучительный сон и не нарушал тишины. Пылающий ангел. С тех пор твое отношение к Школе стало меняться. Это ночное явление раскрыло тебе глаза на необычность ситуации, которую ты, не имея шкалы сравнения, мог бы еще долго не замечать. Но теперь ты знал – герои триллеров из видеотеки Джейка дали тебе подсказку, священная тишина огромного темного здания шепнула – в Школе есть какая-то Тайна.

Начальное обучение

Здесь придавали большое значение языкам. Английский, но еще и португальский, на котором ты не умел ни читать, ни писать, ни даже правильно говорить; а также искусственные языки, и кодовые, и компьютерные, начиная с языков высшего порядка и заканчивая машинными, основанными на записи только единиц и нулей. Поэтому переход к математике произошел очень плавно, почти незаметно. И по правде говоря, ты не видел в этом ничего ненормального (и вообще какова была эта твоя норма?), ты не протестовал против учебной программы, которая не соответствовала уровню твоего прежнего образования и воспитания, твоему происхождению и возрасту. Это было не то место, где можно было свободно протестовать, это были не те люди, которые терпели бы подобные протесты, да и тебе самому непривычен был образ мышления, допускавший бунт, направленный против реальности. Либо ты принимаешь реальность, либо реальность не принимает тебя, и тогда для тебя всё действительно плохо. Поэтому ты усердно учился. И совсем не сразу догадался, что твой интеллект оценивают высоко. Но наконец понял: они не привезли бы тебя сюда, если бы не были уверены, что ты справишься. Это всё тесты, те тесты, которые ты проходил еще в полиции и в домах опеки. Ты был избран.

Из фильмов ты догадывался, как выглядит класс в обычной школе. А здесь не было классов. В этой Школе было больше учителей, чем учеников. В ней не выставлялись оценки. Здесь не было разделения на учебные часы и конкретные предметы. Соперничества между детьми не было: каждый получал образование отдельно от остальных. Никто не запрещал вам вести разговоры – искусственных запретов вообще не было; если что-то запрещали, просто не оставалось шансов нарушить это распоряжение, и только из этой невозможности ты делал вывод о запрете. Иногда у вас была возможность обменяться опытом, и действительно, вы часто обменивались им – однако это никак не нарушало установленной схемы обучения. Те, кто находился на начальной стадии обучения – как и ты в первые месяцы, – в основном учились одному и тому же. И только потом их образовательные программы расходились, но это потом – а позже расходились и они сами: их переводили в другую часть Школы. Не существовало и правила, определяющего момент этого перевода, не влияли на это ни возраст ученика, ни продолжительность периода предшествующего обучения. Во всяком случае, вы не нашли этого правила. Приказ о переводе мог прийти в любой день. Но это постоянное подвешенное состояние «между», для других, возможно, мучительное, для тебя не было чем-то необычным. В сущности, к погружению в рутину и к спокойствию неизменности тебе пришлось бы привыкать. И в этом отношении ты не был исключением среди воспитанников Школы. Вам не запрещали разговаривать, поэтому вы общались: все ученики были такими же изгоями, как и ты, Пуньо. Все они были собраны – через полицию или другие правительственные учреждения – с городских свалок, из трущоб, из разбитых преступных притонов. Они оказались здесь, – ты быстро это понял, – именно потому, что за ними не было никого, кто мог бы их разыскать и с помощью каких-то героических адвокатов вырвать из лап Школы. Школа принимала только тех, кто для мира и так уже не существовал. Твое видеосознание подбрасывало очевидные ответы на вопрос о причине применения аналогичного критерия отбора: секретные миссии для смертников, преступные опыты на человеческих организмах; тайна, тайна. Но Школа была официально засекречена. Однажды морозным зимним утром через зарешеченные окна с запотевшими от дыхания стеклами вы увидели выходящих из машины перед террасой трех военных: темные очки, несессеры, серые мундиры, высокие чины. Звездными ночами этот предполагаемый секрет Школы был прекрасным и возбуждающим, но при свете дня он таял среди сотен новых слов из новых языков, рядов дифференциальных уравнений, хаоса n-мерных симуляций абстрактных процессов на ярких экранах мониторов. Компьютеры тебе нравились, эти мертвые машины не обладали собственной волей и вынуждены были тебя слушаться. В Школе была целая комната, заполненная ими, и в ней ты провел десятки часов, в одиночестве, в тишине, прерываемой только скрипом разогнанных жестких дисков, щелчками мыши и кнопок клавиатуры. Ты думал: Пуньо и компьютеры; Золотой Чилло. А ведь это было только начало.

Вечерние разговоры

– Что дальше?

– Они убьют нас, они убьют нас всех.

– Заткнись, Рик!

– Сегодня я спросил у Седого.

– И что он сказал?

– Что посмотрим. У них есть инструкция ничего не говорить нам об этом.