Старость — это надолго

— И брат Дамьен хотел лишить вас этого… Должно быть, здорово вы разозлились?

— Я этого гада всегда ненавидел! Уж кто-кто, а он должен был понимать — сам с малолетства тут, и семью давно не видал. Только все наоборот вышло. Мы ж оба тут мальчишками оказались, в одно время. Он с самого начала нос задирал: из знатных ведь, да грамотный. Его в учение взяли, а потом уж в послушники, а меня сразу работать отправили. Сперва на конюшне навоз греб, потом возницей, потом плотничать понемногу стал. А с братом Дамьеном никогда не ладили. За всю жизнь не поговорили толком: так, подай-принеси.

— Как же он узнал о ваших похождениях?

— Подглядел, как я возвращаюсь под утро. Говорю ж вам: у стариков какой сон! Так, смех один. Вот он прознал, что я в деревню хожу, да и надумал, как моих племянников для побега использовать.

— Вы не горели желанием ему помогать?

— А с чего бы?

— Хотя бы из сочувствия. Ведь вы тоже оказались в Сан-Антонио в силу неудачного стечения обстоятельств.

— Не знаю, какое там течение… Меня отец привел сюда, чтоб от голодной смерти уберечь. Я тут и жил. Ходить к своим стал, когда понадобился им — я ж не гад какой, чтобы семью в беде бросать. А убегать никогда в голову не приходило. Место тут славное, да и богоугодное это дело — в монахах жить. За это и родителям моим на небесах хорошо, и мне неплохо будет на том свете.

— А брат Дамьен, как я понимаю, всю жизнь тяготился выпавшей долей?

— Так оно и было! Он ведь из очень уж знатного рода, едва ли не герцогский сынок. Какие грехи родители замаливали — не ведаю — что решили младшенького так рано монахам отдать. Он совсем зеленым приехал. Настоятель от жалости его к себе взял в учение и после пострига опекал как папаша родной. Вот живи и радуйся — так нет. Вечно рот набок кривил: все ему не так. И спать жестко, и есть несладко. А после пострига — мы его в один год принимали — вовсе озлобился.

— Надо же, от других я подобных описаний брата Дамьена не слышал.

— Так мы знакомы-то дольше других. Ровесники как-никак. С годами он скрываться стал хорошо. Говорили-то мало, но от меня он свой истинный нрав никогда не прятал, поскольку я-то знаю, каков он внутри.

— Я ж вам говорил! Бывают старички: с виду благообразные из себя такие, а внутри сплошная гниль! — вставил Лу.

Андре только вздохнул.

— Когда брат Дамьен собирался забраться в телегу? Утром или, может быть, ночью?

— Не знаю. Он вечером вышел во двор — ваш парнишка как раз с погрузкой заканчивал, — я ему тихонько указал, который из ящиков. Я там крышку еле на два гвоздя наживил, чтоб не свалилась. Он кивнул: мол, понял, — и к себе пошел. Больше я его и не видал.

— А брат Арман уехал на рассвете?

— Он обычно раньше уезжает.

— Вы не видели его, когда возвращались?

— Нет, ничего не видел. Устал очень. Калитку запер и прошмыгнул к себе, а потом спал, пока повар звонить не начал. Благо, припоздал он сегодня, поспать немного удалось.

— Припоздал? — удивился Андре.

— А то не знаете, из-за чего! Вы ж вчера вместе допоздна гуляли! Я как из кельи ночью вышел, увидел, что на кухне свечи горят. Брат Модест мужик веселый, хоть и тоже из дворян. Я с ним разок даже выпил, только не по нраву пришелся. Скучно ему со мной, вишь. Вы-то другое дело.

Доктор смутился. Печальное бряканье с колокольни обрадовало его даже больше чем проголодавшегося слугу. Они молча вышли из мастерской и проследовали к церкви, где уже собрались другие братья.

Настоятель вручил Священное Писание брату Модесту, и тому пришлось подсказывать в особенно сложных местах. К сожалению, легких мест в выбранном отрывке не оказалось вовсе. Доктор поймал себя на мысли, что если бы повар скороговоркой зачитал нужные слова и на том закончил службу, вышло бы удачнее. Чтение настоятеля напоминало пьяницу, который пытается вернуться домой в ночи. Голос запинался и скрипел, он то карабкался вверх, то срывался в бездну. Следом за ним плелись мысли Андре.

Милейший старичок, ангел во плоти, оказался полным мерзавцем. Он не гнушался шантажом и вымогательством, следил, разнюхивал, угрожал — ничем не брезговал, лишь бы смыться отсюда. И ведь насколько жалкая, должно быть, личность, если не смог за всю долгую жизнь собрать волю в кулак… Нет, только на старости лет приспичило ему бежать. Неужто, когда смерть уже близко, ад становится не страшен? Ведь удерживало что-то его все эти годы… Дело не только в деньгах: молодой, образованный парень не пропал бы. Настоятель закончил службу. Брат Модест оповестил об этом погруженных в размышления братьев, в сердцах захлопнув книгу — надо сказать, что этот аккомпанемент вышел у горе-звонаря на редкость удачным. Маленькая процессия из пятерых стариков, доктора и Лу потянулась на обед. Некоторое время все трапезничали молча, но аббат явно не собирался томить себя ожиданием.

— Что-нибудь удалось выяснить?

— Пока ничего, — ответил доктор, заметив, как напряглись плотник с экономом.

— Немного ж с вас толку, — пробурчал настоятель.