Старовский раскоп

Ингмар улыбался, думая, что однажды Юта растает.

Двадцать первого ноября две тысячи девятьсот семьдесят седьмого года Юта — Юлия Алексеевна — припозднилась на работе. Ингмар начинал уже волноваться и волнением донимать Верочку. Та утешала, дескать, у учителей в школах много всяких неожиданных дел…

Юта пришла — веселая, улыбчивая, оживленная:

— Концерт был! Там мои детки…

Твои детки, хотел сказать Ингмар, стоить будут ему здоровья…

Юта умолкла, глядя перед собой широко открытыми глазами. Схлынул со щек румянец.

— Юта?

Обморок, обычный обморок… Вы чего так волнуетесь, Ингмар Иваныч, вы ж… будто бы не случается. Со всеми случается. Школа твоя здоровья мне будет стоить… Ни ногой теперь в нее… не пущу… Как заклинание.

Лара приехала только через час.

— Тю. Смешной ты, Ингмар. Ничего такого. Понесла жена твоя. Ребеночек будет. Ничего страшного.

Хрустальную вазу времен Людовика XIV в музее так не берегут, как теперь берег жену Ингмар. Он помнил Фенечку и знал, как хрупка человеческая жизнь перед волей Богини. Мог бы — запер бы Юту под стеклянным колпаком или же посадил бы в высокий терем, как какой-нибудь царь из сказки. Но нет, в неволе птички вроде Юты чахнут. И ни черта не разберешь, что для них клетка, а что свобода. Вот жить в четырехкомнатной квартире, не обременяясь заботой об отыскании куска хлеба — это для Юты клетка. А работа в обшарпанной школе, в шуме и гаме, в суете и "воспиталовке" — это хорошо, это свобода. Вот и пойми их.

Юта огорчилась, когда Ингмар запретил ей вести уроки. Воспряла духом, когда сжалился и разрешил оставить "кружок" юных натуралистов по понедельникам, средам и пятницам.

Но, видать, судьбу не проведешь. И ведь где-то глубоко внутри Ингмар знал, что так и выйдет! Почему, за что?

Всё равно случился выкидыш.

Как раз после Кошачьей ночи в конце декабря. Счастливая Юта смеялась, швырялась снежками и перешептывалась о чем-то с матерью. А наутро…

Лара только руками разводила потом — непорядок, какая-то ущербность во внешне здоровом и сильном Ютином теле. Начались хождения по специалистам. Юта осунулась, побледнела и опять перестала улыбаться. Ингмар каялся теперь, что как-то неосторожно рассказал ей про Ульва да про Фенечку и она, похоже, вбила себе в голову что-то нехорошее.

А Ингмар ничего себе в голову не вбивал. Но почему-то ему постоянно думалось, что Юта его не любит. Поэтому и не может выносить ребенка от нелюбимого человека.

* * *

Ночь. Снег. Холод пронзительный, ослепительный. Синяя простыня неба подернута метелью. Далекие завывания. Крики. Ужасно большой, безобразно раздутый живот. В животе чуждое, страшное существо. Оно — прямо в утробе — бьется и царапается, разрывает изнутри на части. Юта бы кричала, но слишком холодно. Навстречу идет пантера. Огромная. Облизывается. Пахнет кровью. Юта парализована страхом и прежним холодом. Нельзя сдвинуться с места. Скручивает новая болезненная судорога. Перед глазами — запятнанный кровью снег. Юта отнимает руку от низа живота и понимает, что лужа на снегу — это её кровь.

Тут пробуждение. Крепкие руки мужа.

* * *

— Это ты сделала?

— Убивать твое наследника? Оставлять себя без слуги?

— Ты… раньше ты ревновала. Я знаю. И ты ведь забрала мою первую жену.

— Я не стала бы убивать твоего ребенка.

— Не верю. Не знаю. За что нам с ней такое?

— Опять подумаешь, что я стерва, но, понимаешь, говорят, что у женщин такое случается и без особых причин свыше. А вам, пантерам, в городах не место к тому же. И, к слову, я совсем тобой недовольна. Ты перестал приносить мне добычу.

— Это чужая территория.

— Раньше тебя это не смущало.

— Да ты же сама всё знаешь!

* * *

Юта всё отдалялась и отдалялась.

Игорь Семенович сказал, что ему жаль. В передаче святилища опять отказал. Богиня безмолвствовала.

Зато на заседании Совета сдружился с милейшим человеком, замечательно отзывчивым пареньком, Александром Щегловым. От пернатых. Удивительно непосредственный, весь из себя "прогрессивный" и " нового кроя", а вот поди ж ты, тоже недовольный. С ним хорошо сошлись. У них в клане те же проблемы. Небо далекое, летать нельзя, Птицы начинают сходить с ума. Сашка тоже чуть не сошёл. А теперь хочет обратно, в лес. Да не пускают, потому что у Птиц вообще нет своей земли. И вообще, Сохатые всё загребли…

И опять отказали.

И Юта не улыбается. Лед не тает.

Спросил как-то про Ульва у отца Мигелино. Было это в зеркальном зале Дворца Советов, объявили перерыв, вокруг шумели. За спиной шипели что-то на диво сердитая и молодая Глава Рысей. Шипела своему секретарю, а отец Мигелино, нагруженный стопкой бумаг, как официант — посудой, спешил куда-то в сторону начальственного кабинета.

— Отец… Вы, может, знаете… про мальчика. Про моего сына. Ульва. Помните?

— Что, простите? Мальчик? Ульв?

— Двадцать третий год, — терпеливо проговорил Ингмар. — У меня был сын. Заболел…

— А. Ну, конечно. Ваш сын. Помню. Я определил его в Семинарию. Думаю, с ним всё хорошо. Думаю, он уде давно закончил Семинарию и работает в какой-нибудь из Комиссий.

— Я… мог бы с ним увидеться?