Старовский раскоп

И записок подобного содержания, сложенных вчетверо, или пополам, или просто в конверт, разлинованных и не разлинованных, в клеточку из ученической тетради и или даже из прописи для первоклассника Координатор Мигелино, начальник Отдела Круга по делам Кланов Сибирского округа, получил уже сто двадцать четыре. То есть — сто двадцать пять, только что секретарь подложил на стол еще одну. И это из одного только округа. За неделю от момента принятия революционного указа за номером девять от марта сего года: разрешить зооморфам подавать прошения в круг, минуя рассмотрение прошения Главой и Координатора соответствующего округа. По смыслу указа данная мера должна была обеспечить прямую связь низовых членов сообщества с властями и тем самым помочь разрешению важнейших проблем зооморфов.

Теперь Мигелино собственноручно разбирал кляузы с чаяниями и важнейшими проблемами Пантер, Пернатых, Волков и прочих. Во всяком случае, если это они и есть, важнейшие, можно констатировать, что никогда еще Кланы не жили так хорошо. Зажрались…

Уууу, зажрались!

Секретарь принес еще сто двадцать шестое, седьмое и восьмое обращения. Ни одного действительно серьезного, требующего вмешательство Круга! Хотя… в сто двадцать седьмом… Мигелино жадно пробежал начало письма глазами. Сохатой Владилене Синицыной пяти лет от роду требовалась срочная медицинская помощь… и тут же погрустнел — здесь и Координаторская ничем помочь не могла. Такое не лечат.

Мигелино сгреб все письма в кучу, только сто двадцать седьмое кинул в ящик стала. Сгреб в кучу и вывалил в мусорное ведро. Шелуха, чушь и ересь, забравшая неделю работы Координатора! За эту неделю горы можно было свернуть! А не разбирать… всё это.

Координатор взял чистый лист бумаги написал:

" Обращение

В Большой круг Верхнего Сияния.

Прошу на следующем очередном заседании рассмотреть вопрос об отмене "Указа N9 от 24 марта 1978 года" в связи с нецелесообразностью и несоответствием мер, предложенных в указе, реальному положению дел. До момента рассмотрения данного решения прошу предоставить мне неоплачиваемый внеочередной отпуск с замещением должности Координатора преп. Владимиром.

Координатор по Сибирскому округу преп. Мигелино"

Мигелино не знал, что у секретаря Большого Круга таких обращений, словно под кальку написанных, скопилось уже девяносто три — по числу округов.

* * *

Тошно было Юте. Тошно, хоть вой.

Серо, тошно и страшно. А вам не было бы тошно за нелюбимым?! Он, нелюбимый, сегодня дома не ночевал, и это — счастье. В окошке веточка яблони болтается, а на ней воробушек. Миленький такой, коричневый, то одним глазком глянет, то другим. Хорошо ему: прыг-прыг по веткам, там ягодку склюнет, здесь ранетку, вот и сыт, вот и доволен. А Ингмар то сережки золотые подарит, то гулять водит по Гурзуфу и Агре.

Лучше бы не любил. Лучше бы ругал, попрекал, заваливал работой… А он нежный и ласковый, разве что ревнует иногда. И прислуга вон… тетя Валя. Хочешь — учись, а не хочешь — хоть целыми днями на кровати валяйся. Никто и слова поперек не скажет. К маме хочешь? Езжай или сюда пригласи. Или вон подруг позови, одна не скучай!

Любит он жену.

И Юте тошно. Ни капли любви в ней не нашлось для этого умного, сурового и такого с ней нежного человека. От этого чувствовала себя Юта преступницей, предательницей, лицемеркой, поедом себя ела. Самая главная обязанность жены — любить мужа, — оказывалась Ютой не исполнена. Жена может не уметь варить борщ, может не любить уборку, может даже не штопать носки, но любовь мужу нужна. На остальное прислуга есть. И силилась Юта что-то такое изобразить, да где ж ей знать, как это — мужчину любить? И выходило скверно. И ведь чувствовал всё Ингмар, не слепой он и не глухой. Но молчал.

Тошно и серо. А ночь на понедельник к Юте в отсутствие мужа приснилось, что стоит над ней страшная женщина с зелеными глазами и усмехается. И сделалось Юте настолько жутко, что до утра она сидела при ночнике и пыталась читать. А с утра собралась и уехала к маме. Целых две ночи спала на узкой своей девичьей кровати. Потом, конечно, пришлось возвращаться, чтобы Ингмар не думал, что жена от него бегает. Приехала, переступила порог спальни и ахнула.

Махаоны с сочными пестрыми крыльями, голубянки таинственно поблескивали, трепетали баттерфляи, павлиньи фиолетовые глазки хлопали кокетливо, скромные капустницы и кирпичные крапивницы порхали по комнате, полной голубых и белоснежных роз. Пахло тонко и сладко, через заметенное ледяными узорами окно улыбалось зимнее солнышко.

— Это… это чудо! Это… — больше слов не нашлось.