Старовский раскоп

Тетя Наталья пекла пироги с морошкой и рыбой, варила каши и пела песни на тягучем, цветастом, как ее сарафан, языке. Иногда дядя Ваня брал в ночное. Необычное ночное, которому Ингмар первое время тоже удивлялся. В самую толстую, яркую луну, среди ночи, дядя Ваня спрыгивал с полатей и шел к лавке Ингмара. Тыкал того в бок мокрым холодным носом и тянул за собой. Ингмар тихонько перекидывался на лапы и бежал следом. Невидимые, но приятно пахнущие тропки переплетались под лапами, шуршали как мыши роднички. Всю ночь до утра бегали вдвоем, внюхиваясь в одуряющие, яркие запахи, ощущая прохладный, прелый лес всей кожей. Под утро возвращались — мокрые и грязные от предрассветной росы, счастливые и усталые. Наташа уже бегала по двору, бодрая и веселая, как скворец, а на дворе от пантер шарахались куры и утки. Шарахались, впрочем, по привычке. Знают, что не тронут. До солнца можно было еще поваляться на полу, подремать у печи, а после опять начиналась заученная жизнь. Хождения в ночное дядя Ваня называл иначе — "жить лесом". Именно так, неправильно и непонятно. Но тут Ингмар никогда не спрашивал, почему.

Пока Ингмар учился, ездил на ярмарки, жил лесом и бегал с мальчишками, война закончилась. Чем, Ингмару интересно не было. Жить хуже или лучше не стало, разве что в вертепе теперь показывали картинки про "японов-разбойников" и солдата Ваньку. Опять же, в деревне играли теперь в основном в злое страшилище Микада Японовича и расплывчатых "наших". Страшилище напяливало тулуп и принималось гонять "наших", потом "наши" наваливались и мутузили страшилище. И цены подросли. Вроде бы и всё.

Но однажды в лесу пропала Кошка Дуняша, которая как раз должна была следующей весной невеститься. Ушла по ягоды и не возвратилась. Дядя Ваня с другими Котами рыскал по лесу, а среди ночи ушел куда-то один, Ингмара с собой не позвал. Дяди не было до полудня. Возвратился он смурной, молчаливый, и о чем-то шептался с Натальей.

Еще через день в деревне появился странный человек, непохожий ни на простеца-крестьянина, ни на Кота. У мужчины были непривычные голубые глаза и соломенные волосы. Его Ваня назвал Игорем Семеновичем и ничего больше не объяснил. Игорь Семенович поглядел на Ингмара с любопытством, но ничего не сказал и ушел вместе с дядей Ваней в лес. К вечеру Кошку нашли мертвой.

А на следующее утро объявили Божий суд. Обвинителем выступал Игорь Семенович, а ответчиком он назвал скромного, неприметного обычно паренька, Трофима. Трофим этот, младший в семье Ситиных, знаком Ингмару был мало, потому что редко бывал по вечерам на поглядках[23], стесняясь, видно, своей хромоты. Никогда бы Ингмару и в голову не пришло, что робкий до заикания Трофим может снасильничать и убить девушку Клана. А вот Игорю Семеновичу пришло.

На площади у колодца собрался весь Клан, а на воз положили мертвую, завернутую в белое. Мать ее всю ночь голосила, но сейчас уже успокоилась и сидела у колеса телеги и без выражения глядела в пустоту перед собой. Рядом присоседилась Наташа и иногда совала под нос матери смоченный в уксусе платок.

Белое полотно на мертвом теле внушало Ингмару такой животный ужас, что он, наверно, сбежал бы опять в лес, но дядя Ваня не позволил. Велел сидеть рядом, пока он будет судить.

Судили жутко.

— Признаешься ли ты, Трофим, по отцу Савельев, из семьи Ситиных, в том, что принудил девицу Евдокию, по отцу Липатову, из семьи Третьяковых, вступить с тобой в непристойные отношения, после чего задушил девицу Евдокию?

Белый как творог Трофим мотнул головой.

— Признаешь или нет? — повысил голос Игорь Семенович.

— Нет.

Трофим стоял совсем один, односельчане расступились, раздались, не желая, кажется, ничего общего иметь с возможным насильником и убийцей.

— Дозволяет ли глава Клана испытать ответчика?

— Дозволяю испытать ответчика, — громко и страшно ответил дядя Ваня.

Воз подкатили ближе, мать девушки ненавязчиво, ловко оттерли в сторону. Трофима, в почти полуобмороке уже, дюжие парни подтолкнули к возу, а Игорь Семенович как ни в чем не бывало распутал погребальный покров на девушке и пробормотал тихонько несколько непонятных слов. Потом уже, внятно и торжественно, сообщил:

— Кто, как ни невинная жертва, признает обидчика? Чье право обвинять больше, чем у той, кто пала безвинно от руки негодяя? Подойди сюда, Трофим, по отцу Савельев, и возьми за руку Евдокию. Если невиновен, то не побоишься испытания.

Трофим, тихо охнув, сделал робкий шаг. На мертвую Ингмар старался не глядеть, очень уж она страшно выглядела. Смотрел только на Трофима. Где-то за плотной толпой сарафанов опять голосила мать убитой. Трофим сделал еще один, последний шаг и целую вечность стоял, боясь. А потом решился и самыми кончиками пальцев дотронулся…

Ингмар закричал первым, и только потом завопил Трофим.