Старовский раскоп

Мертвая, синюшная рука взметнулась и вцепилась в Трофима железной хваткой, слепые глаза распахнулись и с губ сорвался глухой, утробный вой. В толпе загомонили и заохали. Только Иван смотрел на все происходящее тяжело и со странным спокойствием, да Игорь Семенович бормотал себе под нос без всякого выражения.

А Ингмар убежал. И потому не видел, как признанного, плачущего и оправдывающегося убийцу поили отваром умрун-травы и привязывали к столбу. Зато потом уже прекрасно слышал, как преступник кричит от боли и просит добить его, чтобы только не мучиться так. Но тщетно. Мимо него ходили, словно не видя, за водой женщины, а мальчишки плевались и швыряли в него огрызки яблок. Подняв руку на девушку, Трофим сам отказался от Клана и потерял всякое право на сострадание соплеменников, объяснил дядя Ваня. Поэтому Трофим должен умереть и он обязательно умрет. Умор-трава убивает Кота за день. В страшных муках.

Среди ночи Ингмар лежал еще, вздрагивая от каждого вопля, через ужас и отвращение прислушиваясь к предсмертным хрипам Кота на площади. И знал, что рядом так же не спят дядя Ваня и Наташа. Днем они могут говорить что угодно, могут судить и наказывать. Но ночью… Ночью им страшно так же, как Ингмару.

Глава 2 Саат

…Весь смутный период между двумя революциями Кланы словно бы набирались сил для будущих испытаний, которых выпало достаточно и простецам, и магически одаренным. Первая Мировая война отразилась на клановой жизни меньше, нежели на простецкой, поскольку зооморфы непосредственно не участвовали в военных действиях. Однако новые болезни и смена политического режима ускорили вяло протекавшие в Кланах процессы смены ментальных установок и общинных устоев…

История Кланов

Сразу после праздника Осенней листвы дядя Ваня стал вести себя странно и таинственно. Уходил куда-то, возвращался поздно за полночь, пару раз без Ингмара ездил в простецкую деревню, привозил какие-то свертки, пахнущие непривычно, прятал их в подпол, куда лазить Ингмару было запрещено со всей строгостью. На Ингмара начали странно посматривать соседи. Все это должно было означать перемены, а перемен Ингмар не любил. Ни к чему хорошему они обычно не приводили.

Впрочем, три года тихой и безопасной жизни несколько сгладили в памяти Ингмара шок и ужас прошлых жизненных "штормов", и нечто назревающее интриговало, заставляя себя нетерпеливо ждать даже через робкую боязнь.

Случилось оно как раз перед полнолуньем, в такой день, когда даже в солнечном свете постоянно чувствуешь, что где-то за небесным покрывалом зреет и набирает соки бледная ночная царица. Дядя Ваня сам встал в рань совсем уж несусветную, топал по горнице — это Ингмар слышал сквозь полусон. Потом поднялась Наталья. Вместе они чем-то шуршали и тихо переговаривались, проскальзывали тревожные "Ингмар", "пора" и "может, еще подумаешь"… Это Ингмару в полусне не особо понравилось, но перетечь в ночную кобылу* не успело, поскольку разбудили раньше.

Серьезная и строгая Наташа положила на лавку магазинный бумажный сверток и велела одеваться. Торопливо, но осторожно, с восторгом и трепетом вдыхая далекий городской запах, снял обертку и обнаружил под ней одежку. Одежка была добротная, из синей фабричной материи. Курточка и брюки. Белая сорочка… И были еще кожаные магазинные туфли, красивые и тоже, наверно, дорогие. Всё это пришлось точнехонько впору.

Иван с Натальей тоже принарядились, и тоже в цивильное городское. Наталья сделалась вдруг тонкой, красивой и незнакомой дамой из книжки, а дядя Ваня — господином средних лет ей подстать, осанистым и породистым.

— Ингмар, — дядя Ваня начал, сбился, смешался.

Наталья подхватила:

— Марек, — она всегда звала Мареком, и всегда в душе Ингмара от этого ласкового именования воцарялось спокойствие, — у нас с Ваней нет детей. Был… младенчик был, но умер. Наверно, тебя еще тогда на свете не было. Мы с Ваней давно живем вместе, но больше детишек не прижили. А к тебе привязались, как к родному. Мы с Ваней подумали и… и хотим наречь тебя сыном.

— После меня ты станешь главой Клана. Если ты супротив ничего не имеешь, — добавил дядя и примолк.

Против Ингмар не имел совершенно ничего.