Старовский раскоп

— Это всё прошения от родителей таких же, как твои Сережа, Андрей, Катя, Лена и… забыл…

— Рома.

— Да, Рома Сазонов. Так вот, у меня таких прошений сто двадцать штук. Мы можем дать магов. Они будут искусственно подавлять трансформации. Насчет мозгов… Мы умеем полностью вычищать сознание. У вас будут хорошие, послушные дети. Но это будут совсем другие дети.

— Нет. На это никто не согласится.

— Тогда мы ничем не можем помочь.

— Что нам делать-то?

— Что делать? А что в цирке с животными делают? Молчишь? Дрессируют, вот что. А с этим вы и сами справитесь. Никто лучше вас не выдрессирует ваших детей.

Ингмар сгорбился в кресле. Прикрыл глаза.

— Это всё проклятые города на нас так действуют… И нам нужен источник… Очень нужен… Будь он, всё проблемы бы исчезли сами собой.

— Тебе так только кажется. Никто за вас не сделает вашей работы. Волшебных палочек не существует. Так что иди и делай.

— Жестоко.

— Да, пожалуй. Но иного выхода нет. Иди, если тебе больше ничего не нужно. И, будь добр, перестань уже терзать Большой круг. Не разрешат они тебе открыть Источник. Никогда не разрешат. А вот ты им уже надоел.

— Черт бы… Молчу. Ухожу. Ничего мне больше не нужно.

…Евгений Петрович Самойлов, сорока пяти лет от роду, походил на ястреба. У него были тёмные, слегка навыкате глаза, хищный тонкий нос, сломанный в драке, тонкие губы и привычка говорить отрывисто, короткими фразами. Он, собственно, не разговаривал, а бросал в собеседника клочья мыслей. Он прилично махал когтями, обладая к тому же двумя главными свойствами хорошего бойца — абсолютной безжалостностью и ледяным спокойствием. Никогда и никому он не причинял в драке вред больший, чем хотел. Он не терял головы, почуяв кровь.

У него не было жены.

Он никогда не рвал жилы за лишний кусок.

Его трудно было разжалобить.

Он работал дрессировщиком в цирке. Выступал с пантерой и парой тигров.

Его не любили в клане.

Он сидел перед Ингмаром и глядел на главу без трепета, и без любопытства слушал.

— Женя, кроме тебя некому. Дети — наше будущее, сам понимаешь.

— Понимаю. Детей нужно сперва выдрессировать хорошенько, и только потом учить.

— К сожалению.

— За детей не боитесь? Меня не любят в клане.

— Кроме тебя некому. А не любят — переживут.

Евгений улыбнулся.

К первому своему подопечному, зверенышу Сережке, он пришёл с кнутом. Кнут, впрочем, надежд не оправдал, кнуты годны для взрослых животных. Мелким достаточно разок задвинуть в зубы… Становятся шелковыми. Кнут — неоправданная порча животного.

Евгений всегда знал, что быть дрессировщиком — его призвание…

— 1955 год-

У Инессы и Алексея Березиных родилось солнышко. Так сказал Алексей Березин и просиял, как то самое солнышко.

Ингмар протер кулаками глаза, слезящиеся от усталости и этого нестерпимого сияния. Бумаг сейчас, в канун весеннего заседания совета Кланов, набралось столько, что на столе они уже не помещались. И нужно было их еще прочесть, рассортировать и как-то уместить их содержание в голове. Нужно было.

А теперь оказалось, что путь — ехать к сияющему Березину и принимать в клан его младенца. Не спросил даже, девчонка или мальчишка.

Инесса, осунувшаяся, но такая же счастливая, встретила на пороге, в темной прихожей и через сонную двухкомнатку провела к дефицитной колыбельке. Из колыбельки глянуло на Ингмара существо младенчески подслеповатыми, но без сомнений — чистой зелени глазенками. На диво смышлеными, словно бы существо понимает больше, чем может сказать. Белобрысенькое и пухленькое. И вправду… солнышко.

Назвали Ютой. Странное имя, конечно, но какая разница? Ингмар паспорт получал на имя Игоря, а эту запишут Юлией, только и всего.

Ингмар осенил девочку знаком Саат, сообщил, что Клан принимает новую Кошку, пожелал всех благ и ушёл. Но странные зеленые глаза — верный признак благосклонности Саат! — продолжали чем-то тревожить. Даже когда углубился уже в изучение бумаг, нет-нет, а припоминался серьезный зеленый взгляд.

Вечером в тени за шторой воздух вылепился в женщину.

Саат пришла, постояла молча, исчезла.

* * *

Солнышко росла. Сначала она смотрела на мир с восхищением. Мир тоже смотрел на нее и улыбался. Солнышку было хорошо в мире теплого молока, разноцветных шариков, маминой и папиной любви. Потом солнышко научилась вставать на ножки и мир стал больше. У него появились стены с цветочками и котиками, двери, которые можно было закрывать и открывать, лестницы, по которым можно было прыгать.

Еще погодя солнышко кроме своего имени и слова "мама" научилась говорить еще много всяких слов. И с восхищением принялась выплескивать их из себя в мир. Слова делились на простые и сложные, вкусные и невкусные, правильные и неправильные. Тогда же солнышко научилась ходить на лапах. Мир запах разными цветами.

А еще несколько раз Юта ходила в детский садик. Там ей понравилось — много деток и игрушек, шумно и весело. От избытка чувств ей захотелось всем показать, как она умеет ходить на лапах, и мама перестала водить солнышко в детский садик. Вместо этого они ездили далеко-далеко. Там солнышко играла с другими детками, и уж с ними на лапах бегать разрешили.