Старовский раскоп

— Клан умрет.

— Да, я знаю. Я предупреждала тебя.

— И ничего нельзя сделать?

— Можно попробовать. Но мне нужно Святилище. И нужно, чтобы клан продолжал соблюдать обряды.

— Я попробую…

* * *

— Я могу сейчас отказаться от помощи и возвратить Клан в деревню?

— Мог бы. Попытаться. Но они теперь не пойдут, твои люди. Им здесь понравилось. А принуждать ты их не хочешь. Послушай, Ингмар, всё образуется! Право слово, ты всего лишь не привык. Привыкнешь. А сейчас не пори горячку.

* * *

— Я, Ингмар Олафссон, глава Клана Пантер, находясь в здравом уме и твердой памяти, полностью осознавая значение своих действий, от имени Клана прошу принять меня и мой Клан в состав Союза и клянусь чтить Хартию, соблюдать союзное законодательство, уважать права других кланов, не допускать разжигания между клановой розни…

Свершилось. Отныне и на отмеренный ему век Ингмар прикреплен был к городу, сам становился серым и монотонным. Ему выделили четырехкомнатную квартиру старой, дореволюционной планировки — роскошь неслыханную. Зачем так много? Обязывал статус. К квартире прилагалась домработница Вера, встреченная Ингмаром без особого восторга, но и без отторжения. Вера была ведьмовка, только очень слабенькая, да к тому же почти исключительно погодная — дождик предсказать, сохранить в сухости пятачок земли по размеру зонтика — абсолютно бесполезные в городе умения. Раньше кормилась от мужа, теперь овдовела, вот и пристроили вдову к вдовцу. Может, чего бы и вышло, только Вера выглядела на свои сорок пять, а Ингмар на пятьдесят не выглядел. Вера восприняла его чем-то молодым — именно чем-то, еще одной вещью, вверенной под её опеку, вроде посуды, или цветка, или ковра, а Ингмар Веру — кем-то уже старым и неинтересным.

Жизнь потекла бумажная, скучная, одним словом — городская. Судьба пролегла между заседаниями Совета (к слову, обнаружился там и ненавистный стальной Волк) и завтраками, обедами, ужинами по расписанию, вечерними газетами и книгами. Книги при такой жизни поглощались быстро, почти не пережевывались, а вскоре оказалось, что на единственно известном Ингмару русском языке интересных осталось не так много. Он принялся за методичное разгрызание английской премудрости.

* * *

Городская жизнь шла. А Клан меж тем дичал.

Ингмар однажды оторвался от бумаг, книг и вечернего чая и сообразил: что-то происходит. Ненормальное. Неприятное. Требующее его незамедлительного вмешательства.

Молодежь, которая по всем человеческим законам должна была, дорвавшись до городского, начать учиться, гулять по театрам и "танцулькам", глазеть на городские чудеса вроде планетария — то есть с жадностью и большими кусками кушать те деликатесы, что доставляло ей новое положение… так вот, эта молодежь замкнулась на своей инакости. Им безынтересны театры и планетарий, им безразличны "танцульки". Они почти не учатся. Учителя жалуются, Координатор жалуется, а Ингмару ходить и разбираться, почему и зачем хороший мальчик Витя прогуливает лекции, или на кой хорошей девушке Арине простец Миша: любовь у них это или кошачья случка. А так же — что делать с младенцем, который непонятно, простец или Кот.

Дальше — больше. Молодежь вспомнила, что она — Клан. Организовались регулярные сходки на окраине одного из новых районов. На сходки придумали таскать валериану. На пьяную голову драться начали — самки за самцов и самцы за самок. По-настоящему, серьезно драть друг дружке глотки. До смерти. Шерсть клочьями, кровавые ошметки. На втором году не досчитались двоих молодых Котов и одной Кошки.

С цепи вы все посрывались что ли, орал Ингмар на красных от стыда, бледных от страха, равнодушных, пьяных и трезвых, озлобленных и уже остывших подростков. Вы хоть понимаете, что делаете?! Вы хоть понимаете… Аааа… Толку-то. Хорошо хоть, на простецов пока не кидаются. Найти бы ту женщину-птицу и спросить, как в её клане — выклёвывают ли птицы друг дружке глаза?

Коты, так старательно культивировавшие, так пестовавшие всё своё человеческое в лесу, в городе вдруг вспомнили, что они дикие звери.

Надеть на них ошейники и намордники? Посадить на цепь?

Богиня была права, Клан вымирает. В городе каждый сам за себя, каждый каждому — зверь лютый.

Впрочем, надежда еще есть.

Городской телепортист был покладист и переправлял Ингмара в деревню в любое время дня и ночи. Ничего не спрашивая, достаточно только было сунуть ему синюю бумажку. А в деревне Ингмара ждали всегда. Мамка топила баню, плакала, кормила соленьями, расспрашивала про город и про то, не надумал ли сын жениться. Владимир встречал со спокойной приязнью, звал на рыбалку. На Ингмара находила тоска — хоть вой. Ингмар едва терпел день, а на второй уходил.