Старовский раскоп

Идти бывало легко летом, зимой с отвычки трудно, зато сосна стояла, как прежде, на самом краю обрыва и простирала корявые ветки над густо-кисельными водами. И ловился зверь. Вкусный, дикий, жирный. Зверя Ингмар сперва жрал сам, потом, ближе к третьему дню пути, начинал примеривать жертву Богине. Богине теперь требовалось много крови. Белки, лисы, куропатки, зайцы — годилось всё. Богиня приходила, ела, потом прыгала в шкуру и дальше они с Ингмаром отдавали себя на волю самым низменным животным инстинктам. Это было хорошо. В первый и во второй год. На третий начало приедаться.

На третий как раз, в зиму, Ингмар впервые столкнулся у святилища с Волком.

Зима стояла такая трескучая, что зверье все попряталось, а Ингмар, одетый в овечий тулуп, начинал подозревать, что в следующую ночь замерзнет насмерть. Впрочем, надежда была на Богиню.

А этому, Волку, непонятно, чего не сиделось дома.

Ингмар вышел к сосне, а Волк там стоит. Поджарый, не слишком большой, видать, молодой совсем. Стоит и скалится.

Ингмар упал на лапы и тоже оскалился, а самому холодно и весело — Богине нужен человек. Этот — сойдет.

Весело-весело и не страх хоть бы в кончике хвоста, ан, нет, только предвкушение крови. И никакой жалости. Будто и не человек там, в шкуре.

Волк стоял-стоял, смотрел-смотрел… И — Ингмар это понял — знал, что незнакомый Кот намерен убивать и больше никак. Развернулся и торопливо ушёл.

А Ингмар стоял и тяжело дышал, борясь с желанием догнать и убить.

Потом отпустило. Веселость прошла.

Богиня приняла двух белок и куропатку, ни словом не обмолвившись насчет отпущенной восвояси необходимой жертвы.

Зато теперь Ингмар знал, что может убить любого. Никаких поводов не нужно.

Глава 8 Юта

… Полевыми божиками в деревнях называли старые пни, долгое время стоявшие сухими и голыми, а то вдруг, когда никакой уже надежды не было, что оживут — расцветавшими по весне свежими побегами. Говорили, такие пни "присиживали русалки": в первую теплую майскую ночь водяные девушки выбегали на берег водить хороводы, резвиться в лесах. И если случалось в эту ночь увидеть их игры какому молодому мужчине — тут же влюблялся. Поверье о том, что русалка без жалости убивает возжелавшего её прохожего, к концу девятнадцатого века сменилось более милосердной версией: русалка отдается ему на мертвом трухлявом пне, а результатом такой ночи как раз и становятся "божики". А еще говорили, что "божик" прорастает, когда без памяти влюбляется какой-нибудь бобыль.

Крестьяне верили, что "божик" исполнит любое желание, если осторожно вырыть один из побегов и пересадить у своей ограды. Ветви "божиков" считались так же сильным приворотным средством для немолодых мужчин, бобылей и вдовцов. Сам божик как бы символизирует высушенного годами, черствого вдовца, вдруг полюбившего молодку. Поэтому немолодому влюбленному нужно было всего лишь срезать два побега своего "побратима" и закопать один из них под своими, а второй — под воротами зазнобы….

— 1953 год -

В последнее время Ингмару казалось, что больше уже он не живет. Так, выполняет какую-то нудную, но важную работу.

Год за годом проходит, а ничего совершенно не меняется. Тасуются времена года, лето сменяется слякотной осенью, в городе совсем уж похабно-непритязательной, а та уходит в зиму. Зима сначала белая, потом темнеет от сажи, и к весне город измызган и противен. Ничего хорошо не случается, как не случается и ничего плохого. Кабинет, бумаги, вечная Верочка… Вдова уже лет двадцать…. Нет, двадцать пять, пожалуй. Да, её муж в один год с Фенечкой…

— Женились бы вы, Ингмар Иваныч, — ворчит иногда она. — Хоть как скрасилось бы. А то уж больно…

Махает рукой и уходит в кухню.