Старуха

Но Миша не унимался. С опаской поведя кругом глазами, он испустил протяжный вздох, приподнялся и, чуть повысив голос, воскликнул:

– Но надо же что-то делать…

Но, точно испугавшись собственного возгласа, метнувшегося под низкие гранитные своды и замершего там, оборвал себя, опустился на покатый выщербленный выступ и поник головой. По его разгорячённому лицу продолжал катиться пот; отдельные его капли срывались и падали вниз, на наполовину земляную, наполовину каменистую дорожку, вившуюся между двумя тянувшимися из ниоткуда и в никуда иззубренными, щелястыми, кое-где выпуклыми, кое-где отступавшими назад, будто проваливавшимися куда-то стенами, составленными из массивных многотонных глыб. И это, как вскоре выяснилось, было не только следствием их долгого изнурительного бега по бескрайним подземным переходам. Миша заметил вдруг то, на что в первые минуты после остановки не обратил внимания. Ему было очень жарко. Горячий липкий пот струился уже не только по его лицу, но и по груди и спине. При дыхании в его грудь вливался тяжёлый, разогретый, как в парилке, воздух, от которого спирало и перехватывало дух.

В очередной раз втянув его в себя и болезненно сморщившись, Миша удивлённо посмотрел на приятеля. Тот тоже отдувался и отирал с лица испарину. Вокруг дрожало и колыхалось розоватое мутное марево, приглушавшее и скрадывавшее и без того скудные окрестные виды. Стены как будто слегка потрескивали от разлитого кругом жара. Взявшегося неизвестно откуда точно так же, как и озарявший подземные просторы мёртвый сумеречный полусвет.

Миша, продолжая кривить блестевшее от пота лицо, провёл по нему ладонью и проворчал:

– Ф-фу! Ну и пекло.

Димон, стянув с себя футболку с тёмными влажными пятнами на спине и подмышках и вытирая ею покрасневшее мокрое лицо, выразительно тряхнул головой.

– Угу. Оно и есть.

– Что «оно»? – не понял Миша.

– Пекло! – спокойно, но в то же время с лёгким ударением произнёс Димон и многозначительно взглянул на спутника.

Миша, чуть откинувшись назад и нахмурив лоб, по-прежнему не понимая, уставился на друга. А тот, не переставая то и дело вытирать лицо скомканной футболкой, исподлобья смотрел на него с хмурой и при этом чуть насмешливой миной, будто ожидая, когда же до напарника дойдёт смысл сказанного им.

И этот смысл наконец дошёл. Мишины глаза вдруг округлились, а сам он ещё дальше откинулся назад и приложился затылком к дыбившейся за его спиной зернистой гранитной громадине. Машинально потирая ушибленное место и морщась, он вскинул на приятеля немного опешивший насупленный взгляд и медленно, с трудом ворочая языком, пробормотал:

– Значит, ты думаешь, что мы…

– Да! – не дав ему договорить, отчеканил Димон и мрачно повёл глазами кругом. – Я думаю, – вернее, не думаю, а уверен, – что мы в жопе. В совершенной жопе… И отсюда… – вымолвил он после короткой паузы потише, ещё больше помрачнев и потупив взгляд, – отсюда нам уже точно не выбраться… Никогда и ни за что.

Миша, под влиянием тут же толпой хлынувших на него смятенных, пугающих мыслей позабыв о своём ушибе, продолжал ошеломлённо взирать на товарища, словно дожидаясь от того разъяснений. Но Димон, очевидно сказав всё, что считал нужным, не проронил больше ни слова. Отшвырнув взмокшую футболку в сторону, он, не обращая внимания на катившийся градом, заливавший ему глаза и капавший с подбородка пот, с кривой небрежной усмешкой, плохо скрывавшей безысходность и отчаяние, глядел в тусклое сумрачное пространство, подёрнутое красноватой знойной рябью.

Миша, чувствуя, как от всё усиливавшегося жара у него начинает кружиться голова и перед взором растекается колышущаяся багровая завеса, очумело огляделся кругом. И увидел, как стремительно, прямо на глазах, преображался участок подземелья, где они находились. Всё вокруг, даже, казалось, сам воздух, приобрело густой, насыщенный ядовито-марганцевый оттенок. Нагретая подземным огнём земля курилась белыми извивающимися дымками; они же с тонким протяжным свистом вырывались из узких щелей между громоздившимися повсюду гранитными глыбами. Миша непроизвольно прикоснулся к ближайшей из них – и тут же отдёрнул руку: камень был раскалён, как закипевший чайник. Почти так же горяч был и выступ, на котором примостился Миша, в результате чего он вынужден был встать. Но и это не помогло избавиться от мучительного зноя, так как земля была раскалена ненамного меньше, пылавший внутри неё мощный жар проступал наружу и обжигал ноги стоявших на ней приятелей даже сквозь толстые подошвы кроссовок. Миша, с трудом потерпев минуту-другую, не выдержал и принялся поднимать то одну, то другую ногу, а затем подпрыгивать, чтобы хоть на считанные мгновения оторваться от исходившей огненным духом почвы. Через короткое время то же самое поневоле стал делать и пытавшийся сохранять невозмутимый вид Димон. Могло показаться, что друзья вдруг обезумели и в свойственном полоумным блаженном неведении пустились в пляс.