— Упаси боже, Владимир Петрович, — сказал Юрлов. — Я просто поделился впечатлением от прочитанных протоколов допросов. Поймите меня правильно, вы — второй человек в области, любые инсинуации вокруг вашего имени автоматически попадают в круг нашего внимания. Этот следователь из милиции бьёт землю копытом, дошёл до замминистра с требованием вызвать вас на допрос. Как служака, я его понимаю. Покойная Козырева известный врач, орденоносец, есть сведения, что когда-то в Ленинграде она оперировала отца самого, в те времена он и не мечтал о президентстве. Знаете, как сам чтит родственные связи. При раскрутке громкого дела следователя ждёт небывалый карьерный рост. Мы, конечно, товарища притормозили, но сейчас не те нравы, чтобы щелчком по носу закрыть проблему.
— Я не вижу проблемы, — холодно сказал я. — И готов давать показания, если это необходимо следствию.
— Пока всего лишь беседа со следователем, — сказал Юрлов. — Имеющая неофициальный характер. В нашем здании, мы тоже не заинтересованы, чтобы менты распускались. В удобный для вас день.
— До конца недели полностью в вашем распоряжении. В понедельник уезжаю в Магнитогорск, как вам, наверняка, известно, с этой дрязгой между акционерами ситуация на металлургическом комбинате дошла до предела.
— Следователь прилетит завтра-послезавтра, — сказал Юрлов. — Я вас очень прошу, Владимир Петрович, если вдруг есть что-то, что вы не хотели бы сообщать следователю, но что может всплыть на поверхность при внимательном рассмотрении дела, расскажите мне. Мы вместе подумаем, как обогнуть опасный риф. Губернатор очень ценит вас, согласитесь, глупо сгореть из-за грехов юности.
— Я услышал вас, — сказал я. — Я подумаю.
Я сижу в темноте. Я выключил верхний свет, едва только Наташка упорхнула домой. Смутные воспоминания из детства, кажется, мне нравилось сидеть в потёмках в одиночестве в своей комнатке, пока родители не пришли с работы, и смотреть на ярко освещённые окна соседских многоэтажек. Сейчас окна многоэтажек заменяет монитор компьютера. Почему мне тогда это нравилось, не могу объяснить, я плохо помню детство, похоже, я был замкнутым и довольно сердитым мальчишкой.
Старуха Шапокляк неслышно входит в кабинет и уже привычно садится на подоконник. В её руках вязальные спицы.
— Тебя приходится ждать, — недовольно говорю я. — Неужели в этом мире у тебя есть другие заботы, кроме моей зловещей персоны?
Старуха колдует спицами над чем-то, напоминающим шарф, и будто не замечает меня.
— Мне ясен твой план, Агния, — говорю я. — Довести меня до сумасшествия. Хороший план, спору нет, куда эффективнее, чем приговор суда. В этом смысле ты сейчас похожа на Неруду. Он ведь был образованный, сволочь. Цитировал по памяти большие куски из древних греков. И надо же, какая насмешка судьбы, сдохнуть проткнутым автомобильной рессорой. Как непоэтично, как невозвышенно. Пожалуй, мои выстрелы добавили ему слегка героизма. А твоя собственная судьба? Я дважды убил тебя, это противоречит всем правилам, писаным и неписаным, висельника, у которого оборвалась верёвка, отпускают на свободу. Я не отпустил, и ты думаешь, что такого рационалиста, как я, можно сделать психопатом?
Шапокляк ставит на стол и запускает юлу.
— Дешёвый аттракцион, — говорю я. — Из бездарного голливудского кино. Лучше я расскажу тебе, как познакомился с будущей женой. Я ведь диким вернулся из плена. Такой молодой старичок в душе, все вокруг враги, всегда, и днём и ночью, в ожидании вопроса: а что ты делал в такой-то день в такой-то час? Вот тогда действительно был момент, когда я физически ощущал, что схожу с ума. Я даже подумал, не поступить ли мне в театральное, раз моя жизнь превращается в сплошное лицедейство. Слава богу, взяли без экзаменов как ветерана боевых действий на экономический, а то скакал бы сейчас дурачком актёром из телевизора. Согласись, Агния, это пошло — кривляться на сцене, когда всё время приходится кривляться в жизни.
Шапокляк сидит напротив и устало смотрит на меня.