Костёр ярко светится в темноте. Неруда, загашенный и пьяный, милостиво плескает вискарь на донышко армейской кружки: «Выпей, эскулап». «Хочешь прикол? — говорит он. — В Пешаваре орудует миссия „Красного Креста“, разыскивают советских пленных. На Родину не тянет, чувачок? Я вырежу тебе на лбу: „Он расстрелял своих“ и передам в их гуманные руки. Классно, да?»
Я стою на четвереньках перед миской с овсом, Неруда верхом на мне. «Как жаль, — напыщенно произносит он, — что я не дровосек. А то бы спустил тебе в рот. Поехали, четвероногое». Я вижу в небе «вертушки» и вспышки ракетных залпов.
Кишлак горит, домики, люди, машины охвачены пламенем. Я знаю, что это напалм, только напалм может гореть на камне. Правая нога кровоточит, осколок распорол ляжку, но не глубоко. Я достаю из полевой сумки бинт и туго перетягиваю рану.
«Помоги», — Неруда лежит, проткнутый насквозь куском автомобильной рессоры. Удивительно, что он в сознании. «Помоги, сука», — он елозит рукой по земле, нащупывая винтовку.
«Сейчас помогу», — я поднимаю эмшестнадцатую и прицеливаюсь.
«Всё равно сдо…» — он не успевает договорить, пуля разносит ему челюсть.
«На, сука, на!» — я разряжаю в мёртвого Неруду весь магазин.
Ну и что, что вам кажется, что слишком много совпадений, скажу я следователю, если до меня сумеют добраться. Говорите конкретно, в чём вы меня подозреваете и на основании каких доказательств. Если у вас нет доказательств, то это, простите, галиматья, подозрительно похожая на клевету, не исключено, с политическим подтекстом. Вы не правы, я не давлю на вас, просто я занятой человек, у которого крайне плохо со временем. Это же так ясно, как и то, что дважды два равняется четыре.
На рассвете я подъезжаю к городу. Встречных машин нет, посреди пустынной трассы старуха Шапокляк и Пабло Неруда танцуют аргентинское танго. Снежная морока бьётся в лобовое стекло, делая их танец болезненно реальным.
ххххххххххххххх
— Владимир Петрович, уделите полчасика бойцу невидимого фронта?
Начальник областного управления ФСБ Юрлов подошёл ко мне сразу после окончания совещания у губернатора.
— Разумеется, Евгений Сергеевич. Прошу в мой кабинет.
— Давайте погуляем по площади, — Юрлов улыбается так, как умеют только чекисты. — Погода замечательная, солнышко, долгожданная весна. А то с этой сидячей работой совсем в старичков превратимся.
Юрлов недавно в нашей области, из «варягов», кажется, долго работал на Дальнем Востоке. Я знаком с ним шапочно и не имею ни малейшего желания сходиться поближе.
— Деликатная тема, — говорит он.
— Я догадался, — отвечаю я. — В финуправлении обнаружились корейские шпионы?
— Почти, — смеётся главный контрразведчик области. — Нами раскрыт страшный заговор по захвату Златоуста украинскими сепаратистами. Чубатые обещали, что с салом на Урале дефицита не будет никогда.
— Я весь во внимании, Евгений Сергеевич.
— Владимир Петрович, вам что-нибудь говорит фамилия Козырева? Агния Николаевна Козырева.
— Не припоминаю.
— Вспомните, Владимир Петрович, может быть, вы были с ней знакомы давно, очень давно?
— Через мою жизнь прошло столько людей, — говорю я. — А кто она?
— Она была начальником военного госпиталя в Афганистане, во взводе охраны которого вы служили.
— Вспомнил, — сказал я. — Красивая была женщина. И суровая. Настоящая королева. Жаль, что она погибла на той войне.
— Она не погибла, — сказал Юрлов. — Выжила чудом, два года была в парализованном состоянии, практически в состоянии комы. Но постепенно восстановилась, потом многие годы работала в госпитале имени Бурденко.
— Судьба, — сказал я. — С ней можно увидеться?
— Нельзя, — сказал Юрлов. — Она умерла полтора месяца назад в подмосковном пансионате «Ватутинки». В тот день, когда в этом пансионате поселились вы.
— Не вижу связи, Евгений Сергеевич, — сказал я.
— Я тоже не вижу, Владимир Петрович. Но милицейский следователь обратился в наше ведомство с запросом об архивной справке обстоятельств вашего пленения в Афганистане.
— Бред какой-то, — сказал я. — При чём здесь мой плен? Я дал подробные объяснения Особому отделу, когда меня обменяли по линии «Красного Креста». Прочитайте, надеюсь, у вас не останется вопросов.
— Я прочитал, — сказал Юрлов. — И, откровенно говоря, у меня возникло двоякое впечатление. С одной стороны, вы действительно изложили всё подробно: кишлак накрыли миномётным залпом, вы потеряли сознание, очнулись среди душманов, потом поняли, что вы единственный, кого забрали живым, остальные погибли. С другой, этот набор фактов не подлежит никакой проверке, свидетелей не осталось, Козырева тогда находилась в состоянии комы. В определённом смысле, вам повезло. На дворе был восемьдесят пятый год, в стране начинались разброд и шатание, афганская война превратилась в проклятие, особистам было совсем не с руки копать эту историю. Потом перестройка, нашу контору болтало из стороны в сторону, про вас благополучно забыли, тем более что ваша жизнь после возвращения на Родину была совершенно нормальной.
— Простите, Евгений Сергеевич, в чём меня обвиняют?