У окна, на строительных «козлах» лежат плотницкий топорик и стамеска. Топор грубо, думаю я, кровищи будет, не отмоешь, не надо этой достоевщины. Стамеской надёжнее, в «солнечное сплетение», когда-то в учебке в Термезе у меня хорошо получался такой удар. Человека парализует от боли, если хохлушка не умрёт сразу, задушу.
— Не хотела тебе говорить, — Карина, сидя на матрасе, застёгивает лифчик. — Но лучше скажу, чтобы ты был готов в случае чего. На последнем допросе следователь упомянул твою фамилию.
«Мою? — я пристально смотрю на стамеску. Встать неторопливо, несколько шагов к окну, взять в правую руку и резко, как кошка, прыгнуть. Если не попаду с первого раза, прижать телом и ударить снова. — В связи с чем?»
— Он в проброс спросил, про между прочим, знакома ли я с тобой? Хотел проверить реакцию. Может, кто видел, как в твой коттедж заходила, вот и настучали.
— И что ты ответила? — я подхожу к строительным «козлам».
— Не убивай меня, — Карина стоит гордо, с прямой спиной, держа бутылку за горлышко. — Я ему сказала, что впервые слышу эту фамилию. Не надо денег, просто отпусти.
— Не могу, — я делаю выпад стамеской. — Извини.
Старуха Шапокляк закрывает ей глаза и примеряет кожаный плащ. Ну, что, Агния, говорю я, ты довольна? Старуха достает из сумочки авиационный билет и подбрасывает его в воздух. Я закатываю тело Карины в пластиковый мешок. Старуха сидит на матрасе, похотливо расставив ноги. Не делай из меня сумасшедшего, говорю я. Старуха, улыбаясь, молодеет на глазах. Нет уж, уволь, я взваливаю на спину мешок с телом Карины и ухожу к машине.
Ночная река больше похожа на мутную грязь. Как и вся твоя жизнь, темень самое подходящее время для мудовых размышлений, давай-ка, не стони, если так разнылся, лучше прыгай в воду вслед за мешком. Погиб, так сказать, при исполнении неведомо чего и непонятно зачем. Старуха Шапокляк плывёт по течению на плотике из тонких ивовых ветвей. Да, бабулька, кричу я ей вслед, я перешёл в зону повышенного риска. Если менты удосужатся проверить, куда запропастилась гражданка суверенной Украины Артеменко, они очень быстро выяснят, что улетела в Челябинск и не вернулась. И если следователь не полный олух, а если верить Карине — не полный, возникает слишком много странных совпадений за очень короткий период времени. Если верить Карине. А если не верить? Если она попросту придумала этот вопрос следака, чтобы напугать меня.
Плотик из тонких ветвей крутится на месте посреди реки. Старуха Шапокляк забавно размахивает руками и словно просит о помощи. Вся моя жизнь состоит из колебаний между беспрерывными если. Но ведь в конечном счёте я всегда выхожу на верную дорогу, думаю я. Всегда остается только одно если и ты идёшь к нему навстречу, разве не так, товарищ подполковник медицинской службы?
Когда Катюнька была совсем крохой, она спросила: «Папа, а почему дважды два всегда равняется четыре?»
«Ну, это логично, — ответил я. — Люди придумали счёт, что упорядочить жизнь. Чтобы не заблудиться, чтобы понимать, что их ждёт впереди».
«А если заблудились, — как-то по-взрослому уточнила дочка, — тогда дважды два не равняется четырём?»
Я никак не могу смириться с мыслью, что Катя взрослая молодая замужняя женщина. Наверное, потому, что пока нет внуков. Лена иногда посмеивается: «Ты будешь с ней нянчиться до её пенсии». Буду, думаю я, если понадобится, это моя единственная дочь, другой не ожидается.
Мы с женой не в большом восторге от Катиного брака. Он хороший парень, Лёша, и любит её, но простоват. Боюсь, что Катюньке скоро станет с ним скучно, когда муж отстаёт от жены это всегда прямая дорога к разводу. Я помог ей устроиться на работу в питерский «Газпром», незаметно, закулисно, она — толковая девчонка и сделает серьёзную карьеру уже без всякого моего содействия. Я обещаю тебе, дочка, я перегрызу глотку любому, кто попытается испоганить твою жизнь.
Я равнодушно взираю на тонущую Шапокляк, плотик скрылся под водой, старуха раскрывает разноцветный зонтик в надежде взлететь.
Я смотрю в мутную воду как в зеркало. Утром Неруда назначил меня ишаком. Значит, ему опять снился император Нерон, который обожествил своего любимого коня. Он ставит передо мной миску с овсом, жрать не обязательно, исковерканное гашем воображение Неруды дорисует всё само, надо просто стоять на четвереньках и молчать.
Мы в горном кишлаке на пакистанской границе. Ночью пьяный Неруда похвалился, что нашей банде поручено быть проводниками «чёрных аистов», которые завтра прибудут в кишлак. Его не было несколько дней, вместе с полевым командиром он уходил на ту сторону, в Чаман. Я слоняюсь по кишлаку, «духи» давно привыкли ко мне и не обращают внимания.
Неруда уверен, что сломал меня. Скорей всего, скоро он пристрелит меня при удобном случае, со мной, сломанным, ему неинтересно. Я сижу на камне и смотрю на мальчишек, которые играют войлочным мячом в футбол. Надо что-то делать, только вот знать бы, что.