Старые друзья

Ч е х о в. Полагаю, что в России ежегодно, потом ежемесячно, потом еженедельно будут драться на улицах, пока не додерутся. Если бы вас пустили сюда, это было бы прекрасно. В Ялте зимой мало людей, никто не надоедает, не мешает работать. К тому же Лев Николаевич скучает без людей, мы бы навещали его. Сюжетов скопилось тьма-тьмущая. Но чувствую, что теперь надо писать как-то иначе, для кого-то другого, строгого и честного.

Г о р ь к и й. Мне разрешили жить в Крыму… кроме Ялты. Я в Арзамасе, дорогой друг. Жители говорят обо мне: «Не было печали, черти накачали! Пойдут и у нас теперь прокламации с революциями». Под окнами моими гуляет полицейский, внимательно всматривается, как я делаю революцию. Никто ко мне не ходит, опасаясь пятна неблагонадежности, а я этому рад. Живу себе да дрова колю, для гимнастики. Буду много писать. Приезжайте сюда! Возьмем мы с вами лодку, я буду книжки читать, а вы — дожидаться, пока окунь клюнет. И заберите тетю Ольгу с собой, она бы роли свои готовила и здоровье нагуливала. Зажили бы мы расчудесно! А ведь занятно жить на земле, ей-богу! Я ожидаю некоторых неожиданностей; ежели оные произойдут, жена своевременно известит вас об этом.

Горький уходит.

Ч е х о в. Будет время, когда произведения Горького забудут, но сам он едва ли будет забыт даже через тысячу лет. (Пишет письмо.) «Милостивый государь Александр Николаевич! В декабре прошлого года я получил извещение об избрании Алексея Максимовича Пешкова в почетные академики. Пешков тогда находился в Крыму, я первый принес ему известие об избрании и первый поздравил его. Затем в газетах было напечатано, что ввиду привлечения Пешкова к дознанию выборы признаются недействительными… Извещение исходит от Академии наук, а так как я состою почетным академиком, то это извещение исходило и от меня. Я поздравлял сердечно, и я же признал выборы недействительными — такое противоречие не укладывается в моем сознании, примирить с ним свою совесть я не мог. После долгого размышления я пришел к решению, крайне для меня тяжелому и прискорбному, а именно — почтительнейше просить Вас ходатайствовать о сложении с меня звания почетного академика. Антон Чехов».

Появляется  А л е к с а н д р  П а в л о в и ч.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Не сердись, брате, что я подолгу тебе не пишу. Происходит это потому, что я вообще много пишу ради manger и boir. Поживаю я тускло. Зарабатываю мало. В «Новом времени» меня не печатают, потому что ненавидят Антона Чехова. Живу я писанием глупого исторического романа в «Полицейских ведомостях». Мечтаю дать всем Сувориным вселенскую смазь. «Новое время» было ямой, стало отхожим местом. Лелею мечту: уйти на солнышко и обсушиться. Хотелось бы купить где-нибудь в глуши десятины полторы у речки з раками, построить из кизяка хатыну и замуроваться. Не знаешь ли ты такого глухого уголка? Можно и под Таганрогом. Все, Антоша, надо понимать! Даже и то, что мухи воздух очищают.

Ч е х о в. Многоуважаемый Артаксеркс Павлович! Тебе уезжать далеко от столицы никак нельзя: до самой своей праведной кончины ты будешь работать в поте лица и зарабатывать кусок хлеба. Я все похварываю, начинаю уже стариться и не вижу многого такого, что, как литератор, должен бы видеть. Вижу только, к счастью, что жизнь и люди становятся все лучше и лучше, умнее и честнее. Пиши письма по возможности почтительные. Первородством не гордись, ибо главное не первородство, а ум.

Александр Павлович уходит. Появляется  К н и п п е р.

К н и п п е р. Пришло на твое имя письмо из Парижа, из редакции. Спрашивают твое мнение — в упадке ли Франция? Можешь ответить не более пятидесяти строк.

Ч е х о в. Я чувствую себя полегче и уже не поглядываю сердито на свою рукопись. (Берет рукопись.) «Вся Россия — наш сад… Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест… Я уже предчувствую счастье, я уже вижу его. Вот оно, счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие». Пьеса получается веселая, легкомысленная. Есть места, которые может почеркать цензура, это будет ужасно. Пьесу пришлю на твое имя, а ты уже передашь в театр.

К н и п п е р (с ролью в руках). «О, мое детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. Весь, весь белый! О, сад мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя… Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть свое прошлое! (Пауза.) О, мой милый, мой нежный, прекрасный сад. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай! Прощай!» Театр ожил с твоей пьесой, настроение у всех отличное, работать и весело и приятно. Праздник, а не репетиция.