Старый корабль

— Вот будет здорово, если ты сможешь стать смелее! — сказал Цзяньсу, глядя на оживившегося брата. А потом спросил: — А у меня такая же болезнь? Это ведь и есть «малодушие». Как эта болезнь развивается? Её и Го Юню не вылечить?

— Да, это малодушие, — кивнул Баопу. — И Го Юню она, конечно, не под силу. Если вглядишься повнимательнее, то обнаружишь, что вне городка люди гораздо смелее. У тебя этой болезни нет, у тебя другая. Названия её я тебе сразу не назову, но могу смело утверждать, что ты ею болен. Мы оба больны, в семье Суй в какой-то мере болеют все. Я уже не один десяток лет не знаю, как преодолеть её, и молча сопротивляюсь, сжав зубы. Мы с ней соединены в одно несчастливое супружество. Сяо Куй заставила меня и любить, и бояться — рассказать, так никто не поверит. Я думал о ней днями и ночами, вспоминал её глаза, губы, ресницы, вспоминал тепло её тела. До сих пор не встретил женщины красивее. И нравом никто не сравнится с ней во всей Поднебесной: свернётся в объятиях, ни слова не скажет, а от радости в лучшем случае заплачет. Все мои думы о ней, не знаю, тосковал ли кто по женщине как я. Но с какого-то времени ещё и страшусь её. Не знаю, правильно ли скучать по ней, следует ли так поступать. Кто она, что собой представляет? Я то вперёд шагну, то назад, вот десятилетиями никуда и не двигаюсь со старой мельнички. Этот недостаток вредит мне, я стискиваю зубы, говорю себе: «Крепись!» Возможно, я окрепну… Ты спрашиваешь, как мы заполучаем этот недостаток? Я тоже спрашиваю раз за разом, спрашиваю без конца. Но ответить не решаюсь. Сегодня вот что хочу сказать тебе, Цзяньсу! Ты послушай, мне нужно вспомнить всё с самого начала. Этой ночью хочу рассказать тебе всё…

Глава 17

— Я знаю, болезнь коренится очень глубоко. Она меня измучила, я уже не решаюсь подробно исследовать её. Я старше тебя на девять лет, возможно, начал болеть, когда ты ещё не родился. Я уже говорил: с тех пор, как я себя помню, отец целые дни проводил за расчётами, уставал так, что весь осунется. Мне никогда не улыбался — некогда ему было. Мама для меня была какой-то чужой, только потом наши отношения чуть наладились. Затем умер её отец — твой дед в Циндао, и она, узнав об этом, просто заходилась от рыданий. Я в тот день страшно перепугался, помню всё в подробностях. Ещё позже отец сдал с рук фабрику, ему стало легче, и он повеселел. Но в тот самый день матушка сломала себе суставы пальцев, и кровью залило весь обеденный стол. Кровь, конечно, вытерли, но во время еды мне по-прежнему казалось, что она течёт по столу. После смерти отца я стал главным в доме и тайно изрубил этот стол на дрова. Мать, узнав об этом, пришла в ярость, ей было очень жаль этого столика, покрытого красным лаком. Тогда мне казалось, что ей со всем жалко расставаться. Впоследствии именно этот её характер и определил такую… то, как она умерла… — Тут Баопу вдруг стал заикаться и бросил быстрый взгляд на Цзяньсу. Тот вперился в него взглядом и перебил:

— Как она умерла? Говори!

Баопу спокойно перевёл дух: