— Стоял конец лета, когда в городок вернулись «отряды за возвращение родных земель». Узнав об этом, многие разбежались аж до Хэси, и ещё дальше. Сбежал Чжао Додо и Четвёртый Барин Чжао Бин. Деревенское руководство, присланные сверху ответственные работники — все сбежали. Кое-кто остался, кого-то вернули с полдороги. В этих отрядах были и сбежавшие из посёлка, но больше было чужаков. По наводке местных они ходили от дома к дому, распознавали имущество, искали людей. Потом согнали человек сорок мужчин, женщин, стариков и детей к старому храму, и меня в том числе. Браня на все корки голодранцев, развели большой костёр и кинули в огонь одного человека. Тот стал на коленях просить пощады, но его запихнули обратно в огонь. Он выбрался оттуда, весь обгорелый с опалёнными волосами, но полетел в костёр снова. Среди сорока человек половина онемели от страха, половина рыдали, многие вставали на колени и просили пощады. От костра понесло каким-то запахом, на всю жизнь его запомнил. Часто вспоминаю его, бывает, идёшь по дороге, не знаю почему вдруг чуешь этот запах. Это, конечно, только кажется… Тот человек так и сгорел. Молодой парень, лишь пару дней пробыл в ополченцах. Перед смертью только и выкрикнул: «Я ни при чём, правитель небесный! Не понимаю…» Один мальчик из оставшихся сорока с лишним человек пытался бежать, но люди с винтовками повалили его на землю и стали бить ногами по животу, приговаривая: «Вот тебе бежать! Вот тебе бежать!» Мальчик даже вскрикнуть не успел, изо рта потекла кровь, и он умер. Они притащили откуда-то стальную проволоку и, чтобы никто не сбежал, обмотали всех на уровне ключиц. Окровавленная проволока выходила из-под кожи одного и вонзалась под кожу другого! Орудуя ножами, они стягивали вместе старух и малых детей. Когда дошла очередь до меня, один из них положил окровавленную руку мне на голову, чтобы ткнуть меня ножом. Тут кто-то крикнул: «Это старший барчук семьи Суй, нельзя его связывать!» Меня тут же отпустили. До сих пор не знаю, крикнули из «отряда за возвращение родных земель» или кто-то из этих сорока. По двое-трое стали с силой тянуть с обоих концов этой проволоки, и опутанные люди издавали душераздирающие крики. Так и тянули эту проволоку туда-сюда до самого рассвета, всё вокруг было в крови. Когда забрезжил рассвет, спутанных проволокой приволокли к подвалу с бататом и спихнули туда одного за другим. Цзяньсу, хорошо, что ты не видел этого, а если бы увидел, то не смог бы забыть до самого смертного часа. Они ведь ничего худого не сделали, даже есть-то ели через раз, всего лишь оставили себе что-то из «результатов борьбы с помещиками». Их спихнули в подвал, оттуда доносился горестный плач. Вниз летели камни, лопаты земли, некоторые даже мочились на них… Не могу, не могу больше говорить, Цзяньсу. Представь, что творилось в те времена. Мне тогда было всего семь лет, и если доживу до шестидесяти, целых пятьдесят три года эта картина будет храниться в моей памяти. Как это выносить в течение стольких лет? По мне так эта жизнь подошла к концу, придётся доживать её в страхе, тут уж ничего не поделаешь. Ты можешь сказать: «Об этом я тоже знаю, об этих сорока двух, погребённых заживо». Но Цзяньсу, ты не видел этого своими глазами! Ты не слышал их воплей! И это большая разница. Если бы ты слышал их, они всю жизнь звучали бы у тебя в душе и давили так, что впору задохнуться…
Баопу наконец умолк и откинулся на стену, стиснув зубы. Цзяньсу трясущимися пальцами полез в карман за сигаретой, вынул спички и уронил на пол. Дал прикурить брату, зажёг сигарету себе. Открыл створку окна, глянул на окно Ханьчжан и снова закрыл.
— Поистине, есть то, чего нельзя представить, но нет такого, чего нельзя сделать, — проговорил он. — Такое творилось в Валичжэне, но по лицам людей сегодняшних этого не разглядишь. Не увидишь и по цвету земли там, где когда-то стоял старый храм. Эх, люди, люди! Некоторые так легко всё забывают, а другие не могут забыть до самой смерти. Вот уже действительно все разные… Ты столько настрадался, брат, нелегка была твоя жизнь, ох нелегка. Мне бы помочь тебе, но как? Тебе действительно нужен человек, кто помог бы тебе. А может, помочь себе сможешь лишь ты сам…
Баопу с силой схватил брата за руку: