Старый корабль

— Ну, тогда слушай. Не могу держать всё это в душе, это причиняет жуткие переживания. Хочу поведать тебе, Цзяньсу, страшную историю одной женщины… Не смотри на меня так и не торопись прерывать. Это произошло здесь же, в городке, примерно в те же годы. Однажды после полудня, дня через четыре после того, как я ходил смотреть на общее собрание, один «помещик» сбежал из подвала. Ополченцы рыскали по всем улицам и проулкам, искали в домах. В конечном счёте его так и не нашли. Одновременно другая группа вместе с ополченцами отправилась допрашивать дочь и сына этого помещика. Они были заключены отдельно от отца. Этот помещик самоуправствовал в городке, в сорок с чем-то лет опозорил двух работниц, которые промывали лапшу на фабрике, одна из них забеременела и повесилась. Старший брат этой работницы как раз принимал участие в допросе дочери и сына, люди рассказывали, что он бил их прикладом винтовки по спине и по ягодицам, чтобы заставить признаться, куда скрылся их отец. Они ни в чём не сознавались, и он бил их снова и снова. К вечеру ополченцы стали решать, кто будет охранять их, и брат той работницы заявил, что, мол, до вас очередь ещё не дошла. И один охранял их два дня и две ночи. Утром третьего дня туда отправились несколько ополченцев. Вскоре дочь помещика умерла, ополченцы отнесли её на берег реки и закопали. Страшная вещь случилась позже в то самое утро. Вспоминая об этом, до сих пор жалею, что вышел со двора… Дойдя до западного конца улицы, я увидел толпу, которая с громким хохотом и криками окружила дерево, некоторые даже ногами топали. Я подбежал туда, и, заметив меня, один стал расталкивать стоящих впереди: «А ну посторонись, дайте мальцу глянуть…» Не понимая, в чём дело, я протискивался вперёд, а когда выбрался из толпы, остолбенел от испуга! Я не верил своим глазам, но было очевидно, что к дереву привязана та, кого позавчера закопали. Всё тело в кровоподтёках и шрамах, но белоснежно-белое. Одежды нет, глаза закрыты, словно спит. Вместо сосков чёрные сгустки крови. А ниже, Цзяньсу, как только они могли додуматься до такого! Между ног ей засунули редьку… В тот момент я не думал о том, выкопали эту девушку или вообще не закапывали. Расплакался и, всхлипывая, побежал домой. Мать с отцом бросились расспрашивать меня, они до смерти перепугались, думая, что я принёс какие-то плохие новости. Я ничего рассказывать не стал. И не рассказывал с тех пор никому. Словно окровавленное семя, это запало мне в грудь и остаётся там уже несколько десятилетий. Я не рассказывал об этом и Гуйгуй. Мне было стыдно за нас всех. В этом заключён невыразимый стыд, позор! Возможно, правитель небесный специально сделал так, чтобы я всю жизнь смотрел на всё такими глазами, чтобы всё помнил и, вспоминая, содрогался. Разве эти события отстоят далеко? Ничего подобного! Они произошли будто вчера — всё так ясно и чётко! Хотя есть такие, кто мгновенно всё забывает, будто ничего и не случилось и Валичжэнь — обычный городок, как любой другой. Это не так, я знаю, что это не так, я видел всё своими глазами и могу сказать всем и каждому: это не так. Мне не понять, зачем нужно было убивать её, не понять, зачем нужно было убивать её так; не понять, зачем нужно было не закапывать её или потом откапывать. Она истекала кровью, пятна крови были на песке, почему их тут же не забросали? Почему не закрыли её лицо, её руки, её груди, это её место, всё её тело? Почему этого не сделали? Чем-то были не довольны? Или слишком красивая? Но разве можно поставить в вазу хризантему, наступив на неё и оплевав? Раз за разом я думаю и задаю себе этот вопрос, и всякий раз страдаю и плачу. Бывало, лежу ночью в обнимку с Гуйгуй и неизвестно почему вспоминаю об этой девушке у дерева. Меня всего начинает трясти, и Гуйгуй в испуге спрашивает, не заболел ли я. Говорю, что нет. Крепко обнимаю её, ласкаю с гораздо большей нежностью. Словно после такого всем мужчинам в мире должно быть стыдно перед женщинами. Им должно быть стыдно, потому что мужчины обязаны защищать их. С того года мне казалось, что все живущие мужчины должны защищать женщин, чего бы это им не стоило, всеми способами и средствами. Того, кто так не поступает, надо гнать из Валичжэня! Когда Гуйгуй было плохо по ночам, она плакала, но беззвучно, глядя на меня через завесу слёз. И почему все страдания наваливаются на женщин… Гуйгуй, невестка твоя, вскоре умерла. Чтобы похоронить её, я выкопал глубокую могилу. Мне говорили, мол, хватит, слишком глубоко, а я отвечал — нет! И продолжал копать, чтобы похоронить её как можно глубже…

Цзяньсу больше не слушал, он положил голову брату на колени и горько заплакал.

Баопу рукой пытался приподнять его голову, но тот сопротивлялся. Проплакав какое-то время, он сам поднял её, вытер слёзы и горящими глазами уставился на брата, словно желая сказать: «Рассказывай! Всё равно рассказывай! Я слушаю, слушаю тебя…»

Баопу чуть успокоился, стёр со лба пот. И продолжал: