Старый корабль

После ухода девушек к нему зашёл техник Ли, чтобы обсудить проведение траурного митинга, посвящённого Суй Бучжао. По его словам, этому придают большое значение товарищи с улицы Гаодин и горкомовские, будут присутствовать лично Лу Цзиньдянь и Цзоу Юйцюань. Выражение лица Суй Баопу чуть просветлело, и он стал разговаривать с техником Ли. Но тут явилась урождённая Ван с красными от плача глазами и стала настаивать на похоронах Суй Бучжао по даосскому ритуалу[95]. Она представляла мнение людей старшего поколения, и Баопу не в силах был противиться. В результате прошёл и торжественный траурный митинг, и пышное даосское действо. С одной стороны председательствовал Ли Юймин, с другой верховодила урождённая Ван. Суй Баопу ходил туда и сюда, соединяя выражения скорби двух поколений. Это были самые необычные похороны за всю историю Валичжэня. Кроме горько плакавших членов семьи Суй, искренне горевали Ли Чжичан и урождённая Ван.

От плача Ли Чжичан несколько раз терял сознание, и старый Го Юнь приводил его в чувство, массируя точку между носом и верхней губой.

— Почтенный дядюшка ушёл, я-то зачем остался? — всхлипывал Ли Чжичан.

Находившиеся рядом успокаивали его, глотая слёзы:

— Нельзя так, детка. Нельзя…

Урождённая Ван читала молитвы, а слёзы струились у неё по щекам и стекали на шею. Никто не понимал, что она читает, но под эти переливы звуков все размышляли о преходящем времени. В день похорон Суй Бучжао в похоронной процессии участвовал весь город. У могилы собралась туча народу, и Суй Баопу наконец понял, что дядюшка пользовался у горожан настоящей любовью. Все пришли проститься с ним, словно позабыв, как обычно смеялись над этим человеком и осуждали его. Они словно в последний момент почувствовали, что теперь в Валичжэне уже не будет такого простого и непосредственного старика. Он ушёл и унёс с собой рассказы о дальних плаваниях, часть прошлого, часть городского колорита. Представители молодого поколения семьи Суй стали бросать комки земли, потом зазвенели, сталкиваясь, лопаты, и могилу стали засыпать. В этот момент многие в конце концов не выдержали и разрыдались. Плакавшая Ханьчжан вдруг осела и соскользнула в могилу. Все ахнули и изменились в лице. Самой ей было не выбраться, и её вытащили с большим трудом.

Сидя на земле, она снова зарыдала, её причитания звучали громче остальных, и это поразило Баопу. Волосы Ханьчжан рассыпались по плечам, закрывая бледное лицо. Она измазала одежду, волосы, перепачканное землёй тело извивалось, словно от невыносимой муки. Баопу попытался поднять её, но она снова упала. Колотя кулаками по песчаной земле, он взволнованно звал её, и слёзы безостановочно текли у него по щекам. Он обнял её, стал укачивать, утешать, но она продолжала рыдать. Опечаленный и растерянный, он ничего не мог поделать.

«Ханьчжан, что с тобой? — спрашивал он. — Разве можно так! Ты…»

Постепенно образовался могильный холмик, брата с сестрой стали окружать люди. Перед ними присела на корточки какая-то женщина средних лет, она расправила рукой усыпанные землёй волосы Ханьчжан, тихо называя её по имени. Услышав её голос, Ханьчжан вдруг перестала плакать, воскликнула «Сяо Куй!» и упала к ней в объятия. Глядя на них, Баопу обернулся, словно что-то ища. И увидел Малыша Лэйлэй! Тот подошёл, и Баопу положил ему руку на голову.