Старый шут закон

От этой беспросветности Пол впадал в тоску, и тогда у него опускались руки, он ничего не мог делать. Причиной его сегодняшней хандры была буря в стакане воды, которая разразилась у них с Сибил за завтраком. Утром позвонила Пан Пармали и попросила помочь ее друзьям Хогартам, выступив созащитником в этом пресловутом реатниском деле. Пол был многим обязан Пан. Но еще важнее было другое обстоятельство: в первый раз за все время, что он прожил в этом крошечном замкнутом мирке, ему предоставлялась возможность выступить в процессе таких же масштабов, к каким он привык на Востоке. Он не менее ясно, чем Сибил, понимал, что участие в нем связано с большими опасностями. Понимал и то, что в материальном отношении дело не слишком заманчивое. Скорее всего, он вообще ничего не получит. Но не может же специалист столь высокого класса, гордящийся к тому же своим ремеслом, всю жизнь подсчитывать чужие доходы, выискивать с лупой в руках, точно детектив из комикса, лазейки в законах о налогах, добиваться у местных законодателей льгот для разных фирм и корпораций, вызволять из разных передряг богатых клиентов, которые наделают глупостей, а потом стараются избежать возмещения убытков или хотят развестись без шума и скандала, заметя весь сор и блевотину под кровать. Время от времени Пол испытывал потребность вгрызться зубами в какое-то настоящее дело, помериться силами с равным противником, встретить опасность лицом к лицу, как бы ни сходила с ума Сибил.

Сегодня он спасовал и не смог сразу же отмести ее возражения. Он обещал ей ничего пока не решать, как следует подумать, а потом еще раз обсудить с ней все дома во время ленча, хотя в глубине души он с самого начала знал, что уже принял решение, и решение это окончательное. Разговаривая с Хогартом, он ухватился за соломинку, которую тот ему протянул: Хогарт берет главную тяжесть защиты на себя, так как у него большой опыт в рабочих процессах.

Поэтому домой Пол решил не ездить. Он позвонил и попросил передать Сибил, что все идет хорошо, пусть она не беспокоится. Чувствуя необыкновенный подъем духа, он предложил Хогартам встретиться с ним за ленчем в отеле «Эль Милагро» и привести своих спутников — миссис Ковач, которая неожиданно оказалась вполне интеллигентной женщиной, и ее одиннадцатилетнего сына.

Все это время Пол испытывал воодушевление, но, когда он увидел Барбару, оно почему-то исчезло, и ему потребовались все его дипломатические способности, чтобы преувеличенной вежливостью смягчить впечатление от горячности Хогарта, как он привык смягчать впечатление от вялости и капризов больной Сибил.

Интуитивно он знал, что за решение взять это чуждое дело он должен будет дорого заплатить. Сибил все-таки заразила его — хоть и в легкой форме — своей кальвинистской убежденностью, что малейшая радость, самое робкое посягательство на свободу — все имеет свою цену. Но зато теперь, когда расплата наступила — в виде мрачного настроения, — он уже был уверен, что скоро это его настроение пройдет.

Хогарт поехал к себе в гостиницу отвезти жену и забрать миссис Ковач с сыном, а Пол тем временем занялся текущими делами, чтобы не думать — и не звонить Сибил. Он без труда нашел Дьюи Соумса и Луиса Кортеса, оба оказались в кабинете главного прокурора Соумса в здании законодательного собрания штата, где у них шло какое-то совещание, и оба охотно согласились принять уведомление судьи. Дьюи выразил удовлетворение, что Пол принимает участие в защите, — «слава богу, в этой оголтелой своре красных будет хоть один разумный и порядочный человек».

— Благодарю за комплимент, — сухо ответил Пол. — Вы уверены, что после завтрашней встречи не объявите оголтелым красным и меня? Я не собираюсь щадить вас.

Вернулся Хогарт, чтобы забрать Пола. Сибил он так и не позвонил.

Формальности, которым подвергли миссис Ковач и ее сына перед тем, как допустить в тюрьму, произвели на них очень тягостное впечатление. По дороге Пол перечислял ей все, чем данное заведение выгодно отличалось от остальных, рассказал о недавних реформах, положивших конец варварским нравам, какие до сих пор процветали в тюрьмах на юге штата, но это им мало помогло. В руках у мальчика была рогатка, и, когда они подъезжали к воротам, он беспрерывно дергал за резинки.

— Ни разу в жизни не была в такой большой тюрьме, — сказала миссис Ковач и коротко засмеялась.

Часовой пробежал глазами разрешение, подписанное судьей Беком, оглядел четырех пассажиров и поднял руку, пропуская машину.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Хогарт.

В лице женщины не было ни кровинки. Лоб мальчика покрылся испариной. Он дергал за резинки все с большим и большим ожесточением, и вдруг одна из них порвалась. Он расплакался так горько и безудержно, что было ясно — сломанная игрушка тут ни при чем.

Все бросились утешать Мики, это их отвлекло, и в кабинет начальника тюрьмы они вошли, уже немного успокоившись. Пэт Десмонд встретил их с напускным радушием, усадил всех и предложил кока-колы — скоротать время, пока приведут Ковача. И вдруг заметил рогатку.