1. Главными «ипостасями» Гевары—теоретика, «ядрами» его специфического идейно-теоретического комплекса («геваризма»), его марксизма предстают, с одной стороны, оптимизм разума, воли (и прогноза); уверенность в необходимости и возможности деблокирующего и «спрямляющего» воздействия субъективного фактора истории на её объективное развитие (в национальном, региональном и глобальном масштабах). С другой—установки революционного гуманизма, проповедь «нового человека», признание разотчуж-дения личности главной, конечной целью революционно-освободительной борьбы и коммунистического строительства. Между этими двумя определяющими компонентами «геваризма» не существовало (тогда) противоречия; «не было проблемы».
2. Напротив, такое противоречие (и стало быть — проблема) возникло между концепцией (Гевары), взятой в целом—и «белым пятном», образовавшимся в её рамках вокруг вопроса о политическом устройстве общества (особенно—послереволюционного), проблемы политической демократии. Проблемы «частичной», но (как показал и последующий ход событий) исключительно важной. С этим «зиянием» в теории оказались связанными и изъяны в постановке и решении Геварой проблем современного ему советского общества1 —с одной стороны, проблемы союзников (в особенности—в оборонительных фазах борьбы), с другой.
Вместе с тем представляется, что изъян (уход от проблемы), о котором идёт речь, не присущ «геваризму» органически. В принципе включение «демократического комплекса» в концепцию Че—возможно; он совместим с обоими её «ядрами» — и «активистским», и гуманистическим2. Более того, включение проблематики демокра-
А также его истории, включая проблему сталинизма, и его перспектив (подкрепляя прогноз Гевары основанный на иных векторах развития советского общества).
В то время, как решения, основанные на выжидании, «этапизме», абсолютизации роли «объективного фактора», с геваризмом, действительно, несовместимы.
391предисловие
тической борьбы и развития посткапиталистической демократии в эту концепцию усилило бы её цельность и действенность. Но это уже—мудрость задним числом...
Предисловие явно затянулось — и несколько раз уже выходило за положенные ему пределы, сбиваясь на изложение. Чтобы этот изъян не сыграл роль обиженного билетера из известного анекдота («Убийца—дворецкий»), хочу на момент вернуться из «мира проблем» к «миру личности» Эрнесто Гевары—революционера, «с наибольшей полнотой воплотившего в себе в наше время качества человека»1 (Ж.-П. Сартр). Вернуться, чтобы напомнить о том, в какой ситуации писались строки и произносились речи, с которыми читателю (раз уж он преодолел предисловие) предстоит познакомиться. И о том, что он не встретится со словами, которые так или иначе не воплотились бы в дела Эрнесто Гевары. Будь то рассуждения о добровольном (неоплачиваемом) труде—или борьбе «насмерть» против привилегий руководителей, о коммунистическом сознании, о тяготах и жертвах партизанской борьбы, об интернационализме мысли и действия или о значении «проповеди примером».
И такдо самого конца, когда, встречая пули палача, Че последним в жизни сознательным движением прикусил себе руку—чтобы не вырвался непроизвольный крик боли...
...Но до этого—еще почти девять лет. Перевернув страницу, читатель окажется в январе 1959 г., на Кубе, восторженно празднующей только что одержанную победу над диктатурой—после двух лет вооружённой борьбы. Выступает мало кому пока известный за пределами Кубы (и ЦРУ США) 30-летний команданте Повстанческой армии. Аргентинец, ещё не имеющий кубинского гражданства. Астматик с трёх лет. Марксист. Победитель в решающем сражении войны...
1
«Letre humain plus complet de notre epoque».
Народ и власть
Статьи и выступления 1959-1962 годов
с. 43
27 января 1959 года
Этот вечер с неизбежностью" пробуждает в нас «мартианские воспоминания», как удачно сказал оратор, представивший меня вам. И думаю, что, говоря о социальной программе Повстанческой армии, мы прямо касаемся вопроса о той мечте, которую осуществил бы сам Марта.
Поскольку у нас вечер воспоминаний, прежде чем погрузиться в эту тему, в её историческое значение, сделаем краткий обзор того, чем было вчера и чем является сегодня наше Движение.
Я не могу начинать свои воспоминания с момента, когда 26 июля 1953 года были атакованы казармы Монкада. Я хочу коснуться лишь тех событий—имевших своим результатом победу Революции первого января этого года,—участником которых являлся сам.
Начнём поэтому историю с того момента, когда она началась для меня в Мехико.
Для всех нас очень важно выяснить современные убеждения тех людей, которые составляют нашу Повстанческую армию, т.е. убеждения той группы, которая высадилась с «Гранмы»; эволюцию убеждений, родившихся в недрах «Движения 26 Июля», их последующие изменения на различных этапах Революции, чтобы прийти к конечным урокам этой последней главы, закрывшей повстанческую эпопею.