Статус: все сложно

— Потому что это помешательство.

— Что именно? Секс с моим братом? Скажи это тем, кого он регулярно и вразнобой трахает. То-то они обрадуются эпитету «буйнопомешанные».

Он почувствовал привкус горечи на языке. Не собирался ни язвить, ни устраивать подобных мелодрам. Но не смог удержаться. Яд этого вкуса вдруг стал разъедать его изнутри, и у Макса появилось совершенно нехарактерное для него желание, чтобы и Алиса горела в таком же пламени, куда они, с Марком на пару, его отправили. Чтобы испытывала хоть сотую часть того, что билось огненными всполохами под ледяной бронёй, которой он — слишком запоздало — закрыл свою душу.

— Макс…

— Что?

— У меня сейчас ощущение, что я просто игрушка.

— Поясни.

— Что я ваша игрушка. Одна на двоих с Марком. Просто вы в детстве не дрались за какую-то особенно ценную вещь, а теперь у обоих появился повод.

— Ты сама хоть слышишь, что говоришь?

Удивление было таким огромным, что Максу даже воздуха не хватило на следующий вдох. Как будто вокруг образовался вакуум, где кислорода не было даже на один глоток. Неужели она сейчас серьёзно? Неужели действительно думала, что она для него — всего лишь игрушка?

Он не мог говорить за брата, но наивно надеялся всё это время, что Алиса чувствует, что она для него значит. Да, когда они только стали общаться ближе, он думал о том, что желает стереть все воспоминания о Марке. Но что ужасного было в этом желании?

— Макс, прости… Я правда, не пойму, что со мной.

Алиса закрыла лицо руками и уселась на краешек постели, и Максу стоило огромных усилий остаться на месте, просто засунув руки в карманы спортивных штанов, будто в попытке удержаться от того, о чём он впоследствии горько пожалел бы.

— Зато я понимаю. Да и ты сама это уже озвучила. Помешательство. И с ним я ничего не могу, да и не хочу делать. И если у тебя возникают такие ассоциации, то ответ на вопрос: «Стоит ли нам и дальше быть вместе?», очевиден.

Она отняла руки от лица и посмотрела на него. Глазами, в которых стояли непролитые слёзы. Раньше Макс готов был покалечить любого, кто стал бы причиной этих слёз. Сейчас же понимал, что больше вмешиваться в это у него нет прав. Словно это было чужой территорией, на которую он и так ступил, хотя не должен был этого делать.

— Макс, прости меня.

— Не за что прощать. Всё окей.

Он подмигнул ей, растянул губы в болезненно-кривой улыбке, и вышел. Рассчитывал на то, что вакуум, который окружил его, когда он оказался наедине с Алисой в её номере, исчезнет, стоит только ему оказаться за дверью. Но жестоко ошибся. С каждым шагом тот становился ещё более удушливым и едким, как дым, заползший в лёгкие и выжегший их начисто. Алиса не побежала за ним. Не предприняла попытки поговорить, солгать ему, что теперь всё будет по-другому, что она попробует забыть Марка и помешательство на нём в том числе. Она вообще не сделала ни единого шага за ним и к нему.

Да он, наверное, этого и не хотел.

Часть вторая

Посёлок Стеклянный. Алисе всегда нравилось это название, кристально-чистое и хрупкое. И сейчас, когда она шагала по узкой улице, по обеим сторонам которой располагались прилепленные друг к другу дома, оно целиком и полностью отражало то, что жило в её душе.

Ощущение хрупкости, будто внутри было что-то, способное в любой момент надломиться, преследовало Алису с той самой секунды, когда за Максом захлопнулась дверь номера в отеле.

Она и не помнила, как сорвалась с места, как начала судорожно бросать вещи в сумку, чтобы сбежать и от Макса, и от его придурка-брата, и от самой себя. Прежде всего — от себя.

Ни слова не сказав — да и вряд ли кому-то нужны были её слова — она уехала из Сочи, надеясь, что в ближайшие дни никто не станет её трогать. Никто не позвонит, не станет ей писать, все вообще напрочь забудут о её существовании. Желательно на ближайшие пару месяцев, а то и больше.

Но она лгала сама себе. Невозможно было просто взять и по своему желанию отключить в себе все чувства. Будь то болезненная и больная тяга к Марку Беккеру или сожаление и горечь от того, как подло поступила по отношению к Максу. И как бы она ни старалась прогнать все мысли о братьях, неизменно возвращалась к ним.

— А я тебя и не ждала уже. Заходи. Замёрзла?

Алису встретила тётя Лена, которая всегда была для неё гораздо ближе, чем многочисленные подруги и даже мама. Ей можно было рассказать всё, поделиться самым сокровенным, о чём даже наедине с собой стеснялась думать, и знать, что не услышит в ответ нотаций или чего-то в этом духе.

— Я решила попозже приехать, к вечеру. Лен, чайник поставишь?

— Или сразу вино доставать?

Лена взяла из рук Алисы сумку, бросила на девушку быстрый взгляд, которого ей, должно быть, хватило, чтобы составить представление, что чаем здесь не поможешь. И, кивнув на пару шерстяных носков на стуле, сама ответила на собственный вопрос:

— Да, пожалуй начнём с вина.