Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг

Переезд обошелся в значительную сумму Маяковскому, у которого к тому же в этом году возникли серьезные проблемы с фининспектором. Налоговая служба хотела взимать с него налог по принципу налогообложения для мелких предпринимателей и ремесленников, и поскольку Маяковский не вел бухгалтерию, ему пришлось подробно расписывать расходы – дорожные, канцелярские, оплату услуг машинисток и прочее – и предъявлять их в своих жалобах. Жалобы были также изложены в поэтической форме – стихотворением “Разговор с фининспектором о поэзии”, где автор доказывает, что, в отличие от остальных людей, поэт “всегда / должник вселенной, / платящий / на горе / проценты / и пени”. В конце концов Маяковскому зачли пятьдесят процентов на “производственные расходы” (и содержание матери), и в итоге налогооблагаемая сумма от совокупного дохода за 6 месяцев – 9935 рублей – составила 4968 рублей.

При том, что Маяковский тратил значительные суммы и на себя и на других, у него было крайне легкомысленное отношение к деньгам. Он был щедрым и расточительным, мог не задумываясь делать огромные ставки, играя в карты или бильярд. “Нью-Йорк таймс” назвала его “одним из самых богатых поэтов” в России. Но сколько он в действительности зарабатывал? Заявления Маяковского в налоговую службу позволяют создать приблизительное представление о его доходах. По его утверждениям, его доход за четвертый квартал 1925 года составил 9935 рублей, а за первый квартал 1926 года – на 3 тысячи рублей больше обычного, что превысило средний уровень, поскольку за этот период он продал Госиздату права на Собрание сочинений. Обычный доход за полугодие составлял таким образом около 6 тысяч рублей, то есть 12 тысяч в год. Сравним эту сумму с годовым заработком промышленного рабочего, составлявшим примерно 900 рублей. Маяковский, следовательно, зарабатывал почти в тринадцать раз больше. Еще один ориентир для сравнения – стоимость путешествия из Нью-Йорка в Гавр в то время составляла 400 рублей.

Если Маяковский потратил на обустройство нового жилья значительные средства, то Лили потратила на ремонт все силы, и вскоре после переезда она уехала на несколько недель отдыхать на Черное море. Когда она вернулась, на юг уехал Маяковский, у которого были намечены выступления в Крыму; он покинул Москву 19 июня. В Ялте он получил письмо от Лили с описанием того, как проходят дни: “по понедельникам у нас собираются сливки литературной, художественной, политической и финансовой Москвы”, “по воскресеньям – ездим на бега – шикарно!”, “в остальные дни Ося бывает у женщин (Оксана, Женя)”; сама же она навещает “верхи”, среди прочих Альтера в дачном поселке Серебряный Бор. “Только ты не завидуй, Волосит!” – призывает она Маяковского.

Лили и Луэлла. Фото Александра Родченко.

По правилам Лили, каждый из трех членов “семьи” имел право на свободные любовные связи при условии, что это не мешает их совместной жизни. Осип все больше общался с Женей, Лили, возможно, по-прежнему поддерживала отношения с Краснощековым, который осенью 1925 года вернулся из крымского санатория, а летом 1926-го занял должность экономиста-консультанта по финансовым вопросам в Главном хлопковом комитете Наркомзема. В том же году из США приехали его жена с сыном, однако надежды на воссоединение семьи не оправдались – спустя всего лишь полтора месяца они снова отбыли в Нью-Йорк, где Гертруда получила работу в Амторге. В связи с новой должностью Краснощекову предоставили квартиру в Москве, куда он переехал вместе с дочкой Луэллой.

Разумеется, Маяковский ревновал, хотя Лили призывала его не делать этого. Но в середине июля, когда он получил ее письмо, его жизнь обогатило – и усложнило – событие, отодвинувшее подобные переживания на второй план. 15 июня Элли Джонс в Нью-Йорке родила дочь, которую окрестили Хелен Патриция и называли Элли, как и мать. Новость не была неожиданной, поскольку Маяковский знал или подозревал о беременности Элли. Вероятно, слова в отправленной ей новогодней телеграмме намекали именно на это: “ПИШИ ВСЕ. ВСЕ. С НОВЫМ ГОДОМ”. Но Элли не писала из страха, что информацию перехватит советская цензура. Когда же 6 мая она наконец известила его о предстоящих родах и попросила поддержать ее материально, она сделала это в общих выражениях, не указывая, на что конкретно необходимы деньги: “Через три недели необходимо заплатить $ 600 в госпиталь. Если можете, пришлите по этому адресу: <…>. Думаю, что понимаете мое молчание. Если умру – allright – если нет, увидимся”. Маяковский ответил телеграммой, в которой сообщал, что “объективные обстоятельства” не позволяют ему выслать деньги, как бы он этого ни хотел.