Стебель травы. Антология переводов поэзии и прозы

Этот город никогда не засыпает,
и не снится – и секреты тут ясны:
он магнолий лепестками засыпает
тех зевак, что слишком долго смотрят сны.

Этот город раскрывает каждый почерк,

Этот город растворяет каждый кич.
Прикурив на Кони-Айлэнд, даст по почкам
и разбудит под столом на Брайтон-Бич.

Тут кошерное готовят из баранины.

В бой морской опять выигрывают стриты:
25-я и Мэдисон – вы ранены,
А 30-я и Лексингтон – убиты.

Километр тут растянется до мили —

Да и жизнь на треть длинней, если поверить.
Здесь на улицах за вечер насмолили
Так прикольно, что не хочется проветрить…

Рок-звезда здесь выступает в переходе,

бросишь денежку подземному шаману.
Видишь остров – улыбаешься Свободе,
и она тебя поманит из тумана.

Все пройдет, но сердце точно здесь посеял.

И выходит твоя муза на Бродвей,
И бредешь за нею за полночь на север,
с каждым шагом забирая все левей.

Чтоб гудела память музыкой сплошною,

Если в чем преувеличу (повинюсь) —
То, как скрещенные пальцы за спиною,
эти улицы скрещу я с авеню.

Перевод с белорусского И. Кузнецовой

Ночь музеев Старинная грузинская песня

Голову уроню на стол – окажусь в музее,
а вокруг – живые картины – реально, факт.
Белый голубь Пикассо глядит на меня, шизея:
в третий раз просыпаюсь тут – не свыкнусь никак.

Вылезет из недр интернета Nickname Пиросмани,

а вдогонку за ним симулякры собак – Google dogs.
Элегантный цыган выклянчит мои money-money
на сигары, цилиндр, цинандали плюс импортный кокс.

Знает всю подноготную он стихов и прозы,

на убитой маршрутке подбросит на фильм «Мимино»,
он вино превращает в песню, а песню – в слезы,
слезы в дождь; а дальше по новой – лоза, вино…

Оживится к ночи весь город со мною вместе,

животворна вода Тбилиси – помногу не пьют.
Мой водитель в пробках так громко врубает песни, —
люди на остановках пляшут и в такт поют.

Мужики-торговцы меряются чурчхелой,

дразнят самой большой, видной, вкусной и спелой,
повариха-красотка – та с бабников угорает, —
где горячей да слаще и сама лучше знает.

«Платье тебе к лицу», – говорю. «Тут вопрос тела. —

краля ответит, – Я для него потолстела».
«Удачная шутка». «А это – вопрос души.
Ты, как вижу, поэт. Вот возьми – опиши…»

Немыслимый город словно сошел с граффити,

двинулся в ночь музеев, ведь каждая ночь – музей:
«Родился – расти большой, и, хоть неофит ты,
отрывайся, пой и танцуй, но притом не трезвей».

Льется литрами лирика и буквы легкого флирта

кружат слепым котом, твердят: «Горячо! Горячо!
Целоваться только в затяжку, любить – без фильтра,
чтобы вдруг умереть от счастья – и жить еще».

Детали