Стебель травы. Антология переводов поэзии и прозы

Когда в трауре оглашает чащобу дрозд,
Это, Элис, погибель твоя.
Пей прохладных источников горную синь.

Пусть на твоем челе выступит кровь

Давних легенд,
Пусть оно изойдет смутой птичьих полетов.

Легкая поступь уводит в пурпурную

Виноградину-тьму.
Много лучше наполнить ладони рассветом.

Поющий терновник

Твоим взглядом обласкан.
Давно же ты умер, Элис.

Твое тело взошло гиацинтом,

В котором вощеные пальцы свои омывает монах.
Мы превратились в немые пещеры.

Оттуда кроткие звери выходят

И отходят ко сну – тяжелеют их веки.
На висках твоих – черные росы,

Золотце ветхой звезды

Перевод с немецкого Г. Стариковского

Из французской поэзии

Сен-Жон Перс

Анабасис

Песня

Родился жеребенок под бронзовой листвой. Какой-то

человек насыпал нам в пригоршни горьких ягод.

Чужестранец. Прохожий. И вот уже шумят чужие

провинции по прихоти моей. «Привет тебе, о дочь моя,

под самым высоким из деревьев года».

* * *

Затем, что Солнце вошло в созвездье Льва и Чужестранец вложил

свой перст в уста умерших. Чужестранец. Смеющийся. Он говорил

нам об одной траве. Ах, сколько дуновений в провинциях! И как

непринужденны наши пути! сколь мне труба любезна и в плеске

крыльев ученое перо!.. «Душа моя, большая девочка, да у тебя со

всем чужие повадки».

* * *

Родился жеребенок под бронзовой листвой. И человек насыпал

нам в пригоршни горьких ягод. Чужестранец. Прохожий. И вон

как бронзовое дерево шумит! Розы и горная смола, дар песенный!

Раскаты грома и флейты по комнатам. Ах, как непринужденны

наши пути, и сколько же у года историй, а у Чужестранца

свои повадки на всех дорогах по свету.

«Привет тебе, о дочь моя, в прекраснейшем

из платьев года…»

Анабасис

1

На трех пространных сезонах воцаряясь средь почестей, провижу

я край, в котором свой закон поставлю.

Оружие и море поутру красивы. Стелется под нашими конями

земля без миндаля —

она не застит нам небес нетленных. А солнце вовсе не названо,

и все же могущество его средь нас;

и море поутру подобно высокомерью духа.

Могущество, ты пело над нашими ночными дорогами!..

На чистых идах утра, что знали мы про сон, о первородство?

Еще год целый среди вас! Хозяин зерну, хозяин соли, дела

мирские – на праведных весах.

Я не окликну, нет, людей с другого берега. Нет, я не начертаю

больших кварталов городских на склонах осколком сахарным

коралла. Но жить намерен среди вас.

* * *

…Так, навещал я город ваших сновидений и прекращал среди

пустынных рынков я мену чистую своей души, меж вами

незримой и трепещущей, подобно огню терновника, открытому

ветрам.

Могущество, ты пело на наших лучезарных дорогах!

К усладе соли все копья разума… Живою солью я спрысну

мертвые уста желанья!

Но тем, кто, славя жажду, не пил воды песков из шлема, не много

ж я доверю в этой мене души… (А солнце вовсе не названо, и все

же могущество его средь нас.)

Люди – люди из праха и разные, торговцы и люди праздные,

с окраин и дальние, о люди, так мало значащие в памяти сих

мест; люди долин и плоскогорий, и самых высоких в мире

склонов у обрывов наших берегов; провидцы знаков, гадатели на

зернах и духовидцы западного ветра! идущие по следу,

а то снимающие лагерь на тихом предрассветном ветру,

иль лозоходцы, которым ведомо, где выкопать колодец

в земной коре, о вы, искатели, находчики предлогов

пускаться в путь, не вы торгуете крепчайшей солью поутру,

в ту пору, когда над знаменьями царств и мертвых вод,

стоящими высоко в небе над дымами миров, внезапно

барабаны изгнания разбудят на границах вечность,

зевающую средь песков.

* * *

В чистых одеждах среди вас. Еще год целый среди вас. «Моя слава

над морями, моя сила среди вас».

Обещан нашим судьбам этот ветер с другого берега, несущий

мимо семена времен, осколок века на коромысле весов…

Расчеты, нависшие над соляными глыбами! на чутком кусочке

лба, где зиждется поэма, пишу я песню этого народа пьянейшего,

на наши верфи бессмертные таскающего кили!

2

По странам полоненным, там самая большая тишина, по странам,

полоненным саранчой полуденной.

Иду я, мы идем страной высоких склонов под мелиссой, там, где

разостлали сушить белье Владык.

Вот мы минуем платье Королевы, все в кружевах и в лентах цвета

сизого (как женщин терпкие тела умеют запятнать подмышки

платьев!).

Вот мы проходим платье дочери Ея, все в кружевах и в лентах

цвета ясного (как ящерицы язычок умеет слизнуть всех муравьев

с подмышки платья!).

Да здесь, наверно, не проходит дня, чтобы хоть одного мужчину

не сожгли за женщину и дочь.

Ученый смех мертвецов! Пускай и нам очистят таких плодов! Иль