Стебель травы. Антология переводов поэзии и прозы

и сохранности границ, и от народа к народу – соглашенья о

постройке речных плотин, и дани, взимаемые в воодушевленных

странах! (Сооруженье водоемов, гумен, конюшен, настилы ярко-

синей плитки, дороги розового кирпича – и полосканье тканей

на приволье, за зеркалами сновидений – море,

съедающее ржавчиной мечи, и сумерках вечерних

когда-нибудь – сошествие

к провинциям приморским, к своим краям великого раздолья

и к дочерям своим благоуханным, что нас утихомирят одним

лишь дуновеньем, о эта ткань…

– Вот так и двери наши иногда под натиском судьбы

необычайной; и, следом за торопливыми шагами дня, по эту

сторону земли пространной, где каждый вечер власть

уходит в изгнание, какое лавров вдовство!

Но вечерами запах глины и фиалок от ручек дочек наших жен до

нас доходит сквозь раздумья о созидании и о судьбе,

и ветры тихие в пустынных заливах принимают гостей.

7

Не век нам жить на этих желтых землях, отраде нашей…

Лето обширнее Империи вывешивает на скрижалях

пространства многоэтажие погод. Земля пространная от края

и до края ворошит свой бледный жар под слоем пепла. —

Цвета серы и меда,

цвета всех вещей бессмертных, земля вся в травах, вспыхнувших

в соломе прошлогодней, – и из зеленой губки одного лишь

дерева вытягивает небо свой фиалковый настой.

Россыпи камней со слюдой! Ни чистого зерна в порывах ветра!

И словно масло свет. Сквозь щелки век соединясь с грядой

вершин, я знаю камень, источенный отверстиями, рои безмолвия

у световых летков, и сердце в беспокойстве о семействе акрид…

Верблюдицы, под стрижкой кроткие, в лиловых рубцах, пусть

удаляются холмы под низвержением кормов с небес аграрных —

пусть они шествуют в молчаньи по раскаленной добела равнине;

и наконец колени преклонят в той дымке сновидений,

где растворяются народы в мертвой земной пыли.

И там большие линии спокойные уходят вдаль сквозь

синь необозримых виноградников.

Земля растит неспешно фиалки гроз, и эта дымка песков,

встающая на месте мертвых рек, словно завеса веков в пути…

Голосом тише для умерших, голосом тише среди дня.

Такая нежность в сердце человека, что можно ли ей меру

себе найти?..

«Я говорю с тобой, моя душа! – моя душа во мраке

аромата коня!» И несколько больших наземных птиц,

летящих к западу, так дивно схожи с нашими морскими птицами.

К востоку неба, такого бледного, как свято место под покровом

слепца, бестрепетные тучи собрались, клубится рак из камфары

и рога… Дымы, которые у нас выхватывает ветер! Земля вся

ожиданье в шлейфах насекомых, земля плодит чудесное!..

И в полдень, когда иудино деревце протиснется сквозь кладку

надгробий, человек смежает веки и остужает свой затылок во

временах… Конницы сновидений на месте мертвой пыли, вас

ветер ворошит у наших ног! Где отыскать, где отыскать нам

витязей, чтоб стали стражей у слияний рек?

Под шум великих вод, идущих на землю, содрогается вся соль

земная сквозь сон. И вдруг! ах, вдруг – чего угодно этим голосам

от нас? Скликайте народ зеркал на оссуарий рек, пускай взывает

к течению веков! И соберите камней во славу мне, и соберите

камней среди безмолвия, и стражей этим краям все конницы

зеленой бронзы вдоль широких шоссе.

(Тень крупной птицы проплывает по лицу.)

8

Законы о продаже кобылиц. Законы бродячие. Как сами мы.

(Цвет человека.)

Нам спутниками эти ураганы высокие, клепсидры, по земле

бегущие, и эти торжествующие ливни чудесного состава,

из насекомых и пыли, неотвязные от наших людей в песках,

как подушная подать.

(В такт нашим сердцам там было столько изведано утрат!..)

* * *

Не то чтобы бесплодным был поход: под шаг беспарных наших

животных (чистокровных коней с глазами первенцев) там было

столько всего замышлено в потемках душ – столько всего в часы

досуга, у предела рассудка – великих историй селевкидских под

свист пращей —

и толкованьям преданная земля.

Иное: эти тени – вероломство небес по отношению к земле.

Но, всадники, среди таких людских семей, где ненависти

пели зачастую синицами, поднимем ли мы бич над

холощеными словами счастья?

– Человече, измерь свой вес, исчисленный в зерне. Ведь не моя

же это страна. Что дал мне мир, кроме волненья трав?

* * *

До места под названьем «Сухое дерево»:

и алчущая молния мне назначает эти провинции на Западе.

Но дальше – еще большее приволье, в той великой

стране лугов беспамятных, и этот год без дружб и годовщин,

приправленный огнями и зорями. (На утреннее

жертвоприношенье – сердце от черного ягненка.)

* * *

Пути земные! Кто-то один идет по вам. Главенство над всеми

знаками земли.

О путник на желтом ветру, о вкус души!.. Так, говоришь ты, семя

индийского луносемянника имеет – пусть истолкут его! —

дурманящие свойства…

* * *

Великий принцип насилия повелевал у нас.

9

Все это время долгого пути на запад, что знали мы

о бренном?.. Но под ногами внезапно – первые дымы.

Молодые женщины! И вся природа этой страны благоухает ими.

* * *

…Я возвещаю вам дни великой жары: вдов, вопиющих о

мертвецах, рассеянных тобой.

Те, что стареют в обычае и тщаньи тишины, сидят на

возвышеньях, созерцая пески.

И ликованья дня на открытых рейдах; но наслажденье зреет

в женском чреве – у нас, у женщин, в теле словно дрожжи на