Стеклянный Дворец

— И да, и нет, — отозвался Арджун. — Мы постоянно ощущаем, что они нас оценивают более придирчиво, чем британцев, особенно меня, я думаю, раз уж я единственный бенгалец. Но мы также чувствуем, что они идентифицируют себя с нами, одни воодушевляют нас, а другие ждут нашего провала. Когда я смотрю на них, то могу сказать, что они ставят себя на мое место, пересекая мысленный барьер, который раньше был для них таким огромным. В то мгновение, когда они представляют себя перешагнувшими эту черту, что-то меняется. Всё становится уже не таким, как прежде.

— Ты о чем?

— Не уверен, что могу объяснить, Дину. Расскажу тебе одну историю. Однажды нашу столовую посетил старый английский полковник. Он не переставая рассказывал о старых добрых временах. После ужина я услышал, как он разговаривает с Баки, нашим командиром. Он сопел и пыхтел, попивая свой виски. Он считал, что эта новая мода делать офицерами индийцев разрушит армию, все друг с другом перегрызутся, армия распадется. Баки — самый справедливый и порядочный в мире человек, и он не собирался мириться с подобным. Он стойко нас защищал и заявил, что его индийские офицеры прекрасно справляются со своей работой и всё такое прочее. Но знаешь, всё дело в том, что в душе я понимал, что Баки ошибается, а старикан прав.

— Почему?

— Всё просто. В каждой организации есть собственная логика, а британская индийская армия всегда существовала благодаря пониманию, что существует разделительный барьер между индийцами и британцами. Это была честная система: они держались порознь, и обе стороны явно ощущали, что это для их же блага. Это непросто, знаешь ли, заставить солдат сражаться. Британцы нашли способ это сделать, и это сработало. Но теперь, когда мы сидим за офицерским столом, я не знаю, будет ли это работать и дальше.

— Почему бы нет?

Арджун встал и плеснул себе еще бренди.

— Потому что старикан был прав, когда сказал, что мы перегрызем друг другу глотки.

— Кто "мы"?

— Индийцы и британцы.

— Правда? Но почему? За что?

— Главным образом из-за всякой ерунды. В столовой, к примеру, если британец включит радио на программу на английском языке, можешь быть уверен, что через несколько минут индиец настроит его на песни из индийского кино. А потом кто-нибудь переключит обратно, и так без конца, пока уже только надеешься, чтобы его окончательно выключили.

— Похоже на… потасовку на школьном дворе.

— Да. Но думаю, за этим стоит нечто важное.

— Что?

— Понимаешь, все мы делаем одно дело, едим одну и ту же пищу и так далее. Но парнишкам, которые прошли обучение в Англии, платят гораздо больше, чем нам. Я лично не особо возражаю, но парнишек вроде Харди очень волнуют такие вещи. Для них это не просто работа, как для меня. Понимаешь, они действительно верят в то, чем занимаются, верят, что британцы борются за свободу и равенство. Большинство из нас, когда слышат подобные громкие слова, принимают их с оглядкой. А они нет. Они чудовищно серьезны насчет всего этого, вот почему им так сложно приходится, когда они обнаруживают, что то равенство, о котором им твердили — лишь подвешенная перед мордой морковка, болтается перед носом, чтобы заставить их идти вперед, но всегда вне пределов досягаемости.

— Почему они не жалуются?

— Иногда жалуются. Но обычно не о чем особо жаловаться. Возьми дело с назначением Харди. Кого тут винить? Харди? Солдат? Уж конечно не сержантов. Но так всегда и выходит. Когда кто-нибудь из нас получает повышение или назначение, всегда возникает завеса правил, которая делает всё каким-то туманным. На поверхности кажется, что армией управляет свод правил и процедур, вроде бы всё четко и ясно. Но на самом деле под этим прячутся грязные тени, которые никогда толком не различишь: предрассудки, недоверие, подозрительность.

Арджун проглотил бренди и сделал паузу, чтобы налить следующую порцию.

— Я расскажу тебе кое-что, что случилось со мной в академии. Однажды мы с друзьями направились в город — Харди, я и еще несколько офицеров. Начался дождь, и мы зашли в магазин. Владелец предложил взаймы зонтики. Не раздумывая, я сказал: "Да, спасибо за помощь". Остальные взглянули на меня, словно я сошел с ума. "О чем ты только думаешь? — набросился на меня Харди. — Тебя не должны видеть с зонтиком". Я был озадачен и спросил: "Почему же? Почему меня не должны видеть с зонтиком?". Харди ответил так: "Ты когда-нибудь видел индийского солдата с зонтиком?" Я подумал и понял, что нет. "Нет", — ответил я.

"Знаешь, почему?"

"Нет".

"Потому что в прошлом на Востоке зонтики были признаком верховной власти. Британцы не хотят, чтобы сипаи слишком много о себе воображали. Вот почему в гарнизоне ты никогда не увидишь зонтиков".