Стеклянный город

Кип был на месте. Ежился, сидя на маленьком стуле, грея руки в старых шерстяных перчатках. Меган задержалась у выхода на площадь, чтобы получше его рассмотреть. Кип выглядел, как выглядел бы типичный второстепенный сказочный персонаж: старичок-помощник, готовый рассказать любые подробности — ровно в том объеме, в котором ему будет позволено добрым сказочником со скрипучим пером. Меган передернуло. Вот же гадкий образ.

У Кипа был красный мясистый нос, веснушки и рыжие вихры, которые сверху прикрывала невзрачная шапка. Словно почуяв чужое присутствие, он повернулся и помахал Меган рукой.

— Добрый вечер, милая леди! — добродушно улыбнулся он. — Я был уверен, что вы и сегодня придете. Приятно будет поболтать с вами.

— Как и мне. — Меган подошла поближе, осматриваясь в поисках места, куда могла бы сесть.

Ступенька лестницы показалась ей удачным вариантом. Разгадав ее намерения, Кип вытащил из-под себя теплую подушку и положил на лестницу.

— Возьмите, возьмите, — поторопился сказать он. — У меня все равно теплый стульчик. Это так — для подогрева, для тепла. Морозно нынче… Хотя, может, еще потеплеет — зимы нынче непредсказуемые…

Меган улыбнулась и села на подушку.

Перед ней расстилалась мозаичная карта города, переливаясь яркими бликами в лучах заходящего солнца.

— Мне рассказали, что страшный черный дом, который видно с обзорной площадки Дальней Башни, принадлежал тому, кто сделал эту карту, — проговорила она.

Кип погрустнел.

— Да, все верно. Это был дом мастера Роуза. — Он вдруг встрепенулся. — А кто рассказал? Вряд ли Таласс стал бы трепать языком…

— Нет, не он. Гвендолин рассказала.

— Ох, милая, милая Гвендолин. — Кип улыбнулся. — Она так старается, чтобы мастера Роуза помнили. Это ведь нехорошо — умирает человек и его имя словно стирается из памяти города. Нехорошо — так много сделать в пустоту. Хорошо, что он успел закончить эту Карту! Точно что-то знал. Все твердил, что хочет оставить след в этом городе — настоящий, вечный, не умозрительный. Что картины и наброски исчезнут, а мозаика останется. Он вообще превыше всех искусств ценил мозаику. Все твердил, что это самое лучшее, что могло случиться с искусством — мозаики и витражи.

Меган кивнула.

Витражи пропускают свет и преломляют его, создавая картину в картине. Она тоже любила витражи, могла часами находиться в церкви, просто рассматривая игру света.

— Понимаете, милая леди… — продолжал тем временем Кип, задумчиво глядя перед собой. — Роуз был во всех отношениях исключительным человеком. Он, казалось, жил и дышал искусством. Для него не было ничего некрасивого, уродливого, страшного — взгляд его так преломлялся, что он видел только красоту. Как свет преломляется, проходя сквозь цветные стекла. Этим он, конечно, завораживал. И вовлекал в свой мир — мир полотен, ярких красок, бесконечный идей о том, как можно украсить это огромное полотно — целый город. Вдумайтесь, милая леди — перед кем еще мог быть такой холст?

— Перед Антонио Гауди, — сказала Меган. — Был такой человек в Испании. Украсил целый город и начал строить собор, да не закончил.

Кип невесело усмехнулся.

— Вот, видимо, их таких двое на всем белом свете — ваш Антонио да наш мастер Роуз. Хорошо, карту успел закончить… А вот карусель уже нет…

— Карусель? — встрепенулась Меган.

— Да, карусель. Мастер Роуз все мечтал построить такую карусель, которая изгоняла бы печаль, грусть и тоску. Этот образ его буквально преследовал. Он считал, что цель любого искусства — в наполнении зрителей счастьем. Все хотел побольше счастья и сказки успеть принести. И карусель должна была стать вершиной его творения. Он сутки напролет проводил за мольбертом, отбрасывая эскиз за эскизом — все ему не нравилось. Хорошо, господин Таласс все эти эскизы сохранил! Мастер Роуз-то все выкинуть норовил, очень легкий был человек, очень все ему легко давалось. Да только так он и не успел… Не успел. Господин Таласс и господин мэр потом столько усилий приложили, все собирая по эскизам да по наброскам, а все равно не получилось. Так и стоит под покрывалом, словно ждет чего-то, мертвая, как и сам мастер Роуз…

Казалось, Кип намеревался удариться в сожаление по покойному Роузу: лицо его сморщилось, темные глаза налились слезами. Меган нахмурилась: она никогда не знала, что делать с плачущими пожилыми людьми, каждый раз терялась. К тому же ощутимо похолодало, а она до сих пор не узнала ничего действительно стоящего — и не знала, как сдвинуть Кипа с разговора о Роузе в сторону разговора о Марблите в целом. Наконец она нашлась:

— Как холодно! — воскликнула она. — Кип, как вы не мерзнете, сидя здесь?

— Я тепло одеваюсь, моя леди. — В глазах Кипа сразу заиграла улыбка. — Но иногда помогает чашечка горячего какао. Тем более что у вас курточка-то тонюсенькая, вам точно надо.

— А где дают какао? Вы же не можете покидать площадь?

Кип засмеялся.

— Да прямо тут, на площади, и дают. С другой стороны — видишь, вывеска с огоньками? Томми сварит нам замечательный какао, и с горстью зефирок! Пойдем, пойдем, милая леди. Сегодня безлюдно. Можно и отойти.

* * *