Стеклянный город

— Потому что Роуз отверг его дружбу в весьма жесткой форме, — ответила она.

— Сестра, сестра! — подал из кармана голос смеющийся Роуз. — Вот так на ходу, впопыхах, закладываешь брата!

— Но я понимаю, почему вы так поступили, мастер Роуз! — склонившись к карману, доверительно шепнула Бритт. — Мне он тоже не понравился!

Глава 17 Прошлое и настоящее

— Архитектор? — ошалело спросила Меган, глядя на человека перед собой.

Он оказался более безумен, чем она думала.

— Да, — повел рукой в воздухе Дроссельфлауэр, — я архитектор. Более того, происхожу из династии архитекторов. Мой отец был одним из самых известных творцов своего времени. Его здания украшают множество европейских городов.

— А вы, стало быть, отправились по пути отца? — ядовито спросила Меган.

Господин мэр, видимо, решил продлить ее пытку и прежде, чем сделать с ней что-то ужасное, вздумал поговорить. Чего он от нее ждет? Что она вежливо поддержит светскую беседу о погоде?

— Вы просили объяснить, — мягко заметил Дроссельфлауэр. — И я объясняю.

— Я не… — начала Меган, но осеклась.

Где-то она то ли читала, то ли слышала, что с психами лучше не спорить. Тем более, чем дольше ей удастся протянуть время, тем больше вероятность, что ее хватятся. Правда, она не знала, наступило ли уже утро, но ведь она даже не пришла ночевать. Вдруг Бритт и Хью сочтут это за признак опасности и что-то предпримут?

Нельзя сказать, что в Марблите они совсем одни. Ведь Гвендолин наверняка согласится выслушать и помочь! А еще Кип, и фонарщик… Есть те, кому не безразлична ее судьба. Меган сжала кулаки и постаралась всем сердцем в это поверить — эта мысль придала ей надежды.

Дроссельфлауэр облокотился на механизм мастера Гануша и продолжил:

— В каком-то смысле вы правы, моя дорогая. Я действительно многому научился от своего отца. Но его путь и мой — совершенно разные вещи…

Отец Дроссельфлауэра имел все — славу, деньги, богатство, известность, и красивую жену, которая сгорела от лихорадки. А что делать с маленьким сыном, выдающемуся архитектору своего времени было неясно. Ему проще было возвести дом, чем вырастить нового человека. Благо, сын ему почти не мешал: все время проводил либо в библиотеке, либо в своей комнате, либо на чердаке большого дома, который чаще всего пустовал. Друзьями ему были книги, макеты и горсть удивительных стеклянных шариков, переливающихся разными цветами на солнце и при тихом свете ламп. Эти шарики стали самой большой его драгоценностью. Мешочек он всегда носил при себе: кажется, мог бы потерять кошелек или забыть где-то шарф и перчатки, но о шариках всегда помнил. Сколько времени они с отцом колесили по Европе — столько шарики были с ним. И столько же одиноких ночей он провел вместе с сияющими кусочками стекла, надежно запертый в огромном доме, покинутый отцом, в очередной раз решившим, что на новой работе сын будет только мешать.

От безделия юный Дроссельфлауэр начал изучать архитектуру. Искусство и математика шли рука об руку в его домашнем обучении — ни о какой школе и речи не шло, отец и слышать не хотел об этом, считая, что книги позаботятся о его сыне лучше любого преподавателя. По правде сказать, преподавателям он не доверял, считая каждого из них не ровней себе по образованию и опыту. Но и тратить время, объясняя ребенку простейшие основы, тоже не собирался. Страдал от этого только Дроссельфлауэр — юный пытливый мозг тянулся к знаниям, и как мог обрабатывал их.

История. Математика. Сказки.

Рано или поздно это должно было случиться — пыльная, запертая на верхних полках тяжелого книжного шкафа, книга волшебных сказок в какой-то момент оказалась у мальчика в руках. Сдув с нее пыль, он, как зачарованный, несколько минут просто смотрел на старинную кожаную обложку и не мог оторваться. А потом начал читать…

— И вот, что я выяснил. — Дроссельфлауэр уже не стоял у часов — он ходил по узкой площадке и говорил, широко размахивая руками: — Волшебство имеет свою закономерность. Его принципы понятны, просты и легко выводятся для каждой сказки. За очарованием слов и сюжетов я видел главное — законы! Законы волшебства ничем не отличаются от математических! Так мне открылась истина — магия это математика. Как и искусство. Как и архитектура, которая, как известно, всего лишь искусство, внутри которого мы живем. Математика лежала в основе всего, и не было ни единого человека на свете, который сказал бы мне, что волшебства не существует: хотя бы потому, что свою тайну, свое знание я берег и крепко держал у сердца.

Он выдержал паузу, но не услышал от Меган ни вопроса, ни ответа — она просто молча смотрела на него, напряженная, яростная.

— Меган, моя милая Меган, ты когда-нибудь думала о том, что все твои мечты могут быть реализованы с помощью магии?

— Я не верю в волшебство! — крикнула Меган. — Это чушь!

Дроссельфлауэр усмехнулся.

— Что ж… Значит, все вокруг не существует?

— Сон, бред, наркотики. — Меган забилась в тугих путах, жмурясь от отчаяния. — Не волшебство! Не бывает волшебных скрипок и заколдованных часов!..