— Ростова, я вчера договорился по вашей просьбе с доцентом кафедры Аэродинамики летательных аппаратов Московского авиационного института Бочаровым Максимом Ивановичем — он готов с вами встретиться и дать консультацию.
— Вот спасибочко, товарищ генерал! — Воскликнула я, — а я уже думала вы позабыли.
Генерал укоризненно смерил меня взглядом и продолжил:
— Во-первых, Ростова, вам пора давно запомнить, что я никогда и ничего не забываю, а во-вторых, Максим Иванович будет ждать вас завтра утром на площадке перед ДК МАИ, на Дубосековской, ну вы, Ростова, знаете. В 8.00 часов. У них там какое-то мероприятие. В общем, он мне обещал выделить для вас время.
Бочаров оказался довольно модным мужчиной средних лет, высокого роста, немного полноватым, с густой черной как смоль курчавой шевелюрой на голове. Его и без того слегка смуглое лицо оттеняла бородка а ля Че Гевара и коротко подстриженные усы. В купе с кожаной курткой на металлических заклепках, тонкими кожаными штанами и сапожками-казаками он смотрелся весьма брутально и больше напоминал рокера, чем доцента такой серьезной кафедры.
— Генерал просил меня ответить на все ваши вопросы, но сразу хочу пояснить, что некоторые научные темы нашего, теперь уже университета, являются секретными. Так что не обессудьте — без соответствующего допуска…
— Полноте, Максим Иванович, я ни в коей мере не собираюсь посягать на ваши военные секреты. Мне нужна консультация чисто на бытовом уровне без формул и прочих математических выкладок. Представьте, что вы просто выступаете с лекцией, ну скажем перед восьмиклассниками нашей, я кивнула на стоящее напротив ДК МАИ пятиэтажное здание школы.
— Как, вы тоже учились в 82-й испанской спецшколе? — обрадовался ученый. — А я ее окончил в 1988-м.
— Значит, я немного старше вас. Я выпустилась в 85-ом. Странно я совсем вас не помню.
— Ничего удивительного, — улыбнулся Бочаров, — вы ведь наверняка, как и все наши девчонки, предпочитали ребят старшеклассников. Где уж вам было запомнить мелюзгу из младших классов. А я вот вас вспомнил. Вы почти не изменились.
— Спасибо. Но внешние метаморфозы, как естественный процесс старения это полбеды, а вот внутренние…
— А, вы — философ, Наталья…
— Просто Наташа. — поспешила я на помощь, — мы же почти ровесники, к чему эти условности. Предлагаю перейти на «ты».
— О'кей! — Легко согласился Бочаров. — Итак, что вас интересует? Говорите, как есть, а я уже сам сформулирую для себя вопрос так, чтобы ответ на него был… — Максим Иванович замолчал, подыскивая нужное слово, — скажем так, научно-популярным. Договорились?
— Договорились. Скажите в СССР занимались разработкой самолета-невидимки?
— Конечно. Еще в тридцатые годы этой проблемой вплотную занимались. Радиолокационные станции, а правильнее будет сказать радиоулавливатели самолетов появились в СССР еще до войны. Первая созданная система «Прожзвук» была малоэффективной, так как определяла направление шума двигателя самолета и передавала информацию на прожекторную станцию — ПРС. Если была облачная погода то прожекторы просто не находили самолеты противника. Работы над созданием более совершенных радиоулавливателей РУС начались в СССР еще 1933 году, а 3 января 1934 года в Галерном порту Ленинграда был проведен эксперимент в котором впервые по отраженным радиоволнам был обнаружен летящий самолет…
— Ради бога извините, Максим Иванович, сама виновата, не смогла корректно сформулировать вопрос. Меня интересует велись ли работы по созданию самолета-невидимки в прямом смысле. Невидимки. Понимаете?
Бочаров минуты две молча рассматривал меня, вероятно пытаясь сообразить, как эта ненормальная, то есть я, оказалась на воле. А потом, видимо так и не определившись, что со мной делать дальше — просто прогнать или все же позвонить в службу «03», спросил:
— Вы, вероятно, имеете в виду самолет невидимый для наблюдателя?
— В точку, — облегченно вздохнула я. — Видите ли Максим, меня интересует, не столько секретные разработки вашего института, сколько сам принцип: можно или нет сделать такой самолет?
— Ну, вообще-то, насколько я знаю, в тридцатые годы были проведены испытания такого самолета на базе спортивного моноплана АИР 3. Но работы быстро свернули, как не перспективные.
— Почему?
— Потому что материал, которым был покрыт фюзеляж самолета быстро приходил в негодность. Я точно не знаю, но там использовали что-то типа целлулоида, покрытого амальгамой. Как-то так. И потом, повторюсь — приоритетное направление имело создание самолета невидимого для локаторов, потому что скорости у самолетов росли, высота полетов тоже и невидимость самолета для человеческого глаза, скажем на расстоянии даже километра от земли решающего значения уже не имела.
— А что делают для незаметности самолета сейчас?