Стеклянный занавес

Кровотечение закончилось, но по-прежнему не хватало воздуха. Валя прикрыла глаза и подумала, как Хесуса поняла, что Валя уже видит стекло? Но, с другой стороны, проводя сессии регрессионной терапии, Валя и сама видела, что видели те, кому проводила.

Она спала, просыпалась, выпивала очередной стакан серебрёной воды, снова засыпала. Чувствовала, как Вика трогает лоб, считает пульс, уходит с телефоном в кухню и, видимо, советуется с отцом. Попросила её заварить головки красного клевера, собранного в парке.

– Мне лучше, – успокоила Валя, проснувшись к полудню. – Как там Оля в больнице? Навещу её на днях.

– Лежи! Наркуша решит, что сама золотая рыбка у неё на побегушках.

– С Мамочкиным ходишь?

– Ага.

Неслышно вошла мать:

– Бульону из куры наварила! Бабка твоя говорила, бульон лечит. Сон мне, доча, был, что из Швеции жениха привезла.

– Из Дании, – поправила Вика.

– Ты ж говорила, мне поздно, что «уж седой волос скоро полезет», – поддела Валя.

– Раньше в твои годы платок надевали да внуков рóстили, а теперь сызнова юбку укорачивают, – осуждающе покачала головой мать.

На следующий день Валя приняла ванну, сделала йоговскую гимнастику, почувствовала себя почти здоровой и предложила Вике побродить возле будущей квартиры на Пречистенке.

– Да тебя ветром сдует! – возразила Вика.

– Ничего, не сахарная, – ответила Валя бабушкиными словами. – И так залежалась.

– Предлагаю ченч, пойду, если выпьешь бабкин бульон, – поставила условие Вика.

Доехали на машине до Пречистенки, завернули к заветному дому и утонули в объятиях тенистого двора, наполненного той устоявшейся тишиной, какая бывает только в маленьких переулках летнего московского центра.

– Горяича послала? – неожиданно спросила Вика.

– С чего ты взяла?

– У тебя типа спина распрямилась, глаза стали другие.

– Много чего поняла про себя в Дании. – Валя остерегалась рассказывать о боливийке, чтоб Вика не вернулась к шаманским экспериментам с бубном.

– А я с Мусорским перетёрла про раздел мамкиной хаты.

– Видишь, и у тебя спина распрямилась. Только не спеши, чтоб не сглазить. Сперва внесём залог за эту квартиру.

Они несколько раз обошли вокруг дома, заглянули в окна, распланировали, как натыкают со стороны фасада сирени, и присели на скамейку.

– Селебретям разрешают хоть отдельную дверь пробить, хоть веранду присобачить. Горяич поможет.

– Но тут всё капитально.

– Прикинь, окно большой комнаты рафигачиваем в дверь, от неё ступеньки в садик, – сочиняла Вика. – Берёзовую рощу посадим, чтоб не выпасть из образа!

– Берёзам тут сухо. Надо ежедневно по ведру под каждую.

– Бабка из окна шлангом польёт.

После ритуала боливийки к Вале пришло такое внутреннее спокойствие, что переезд в четырёхкомнатную квартиру трансформировался из невероятного в очевидное.

Она уже и сама видела эту прорубленную дверь и посаженные берёзки. Хотя была суеверна и помнила: всё, что так приторно начинается, разваливается потом, как карточный домик.

И тут на сотовый позвонила Ада:

– Вернулась, Лебёдка? Передала от меня королеве чмоки?

– Конечно, королева только и ждала твои чмоки, – насмешливо ответила Валя.

– Где в данную секунду твоё физическое тело?

– На Пречистенке.

– Я затихарила бессмертный ролик «Лесной источник». В Москве уже даже щиты сняли.

– Думаешь, я поверила?

– Редкий случай, когда не вру. Подгребай бегом к залу Чайковского. На носу как бы программы по штуке баксов, и надо торгануть твоим лицом!

– Мало ты им наторговала?

– Сейчас не ради бабла, а ради второго тура выборов. Заодно новую темку обсудим, чтоб тебе в Останкино не пилить. Совсем новый формат.

И довод про «не пилить в Останкино» победил отсутствие сил:

– Зал Чайковского у памятника Маяковскому?

– Со стороны его правого башмака. Целую крепко, твоя репка!

Вика рвалась составить компанию, но Валя знала, при ней разговора не получится. Стали ловить на Пречистенке машину. Первый остановившийся водитель был курящим, второй нагловатым.

Третьей затормозила иномарка, водитель опустил стекло, и сквозь тёмные очки Валя разглядела накачанного блондина в очках, лицо которого показалось знакомым.

Надо было сказать: «Площадь Маяковского, потом проспект Вернадского», – но сказала наоборот. Это было идиотизмом с точки зрения денег, впрочем, на лице водителя читалось, что узнал Валю и везёт «за автограф для жены».

Но было и идиотизмом с точки зрения времени, Ада ждала её у правого башмака Маяковского. Водитель кивнул, Вика запрыгнула на заднее сиденье, Валя села рядом. Машина сорвалась с места, и блондин, глядя на Валю в зеркало, представился:

– Вы – Валентина Лебедева, а я – Денис Морозов.

С такой интонацией, словно тоже был звездой федерального масштаба.

– А я – Виктория Сизова! – подскочила Вика, как бы про неё не забыли. – Директор кино.

– Очень приятно, – улыбнулся водитель в зеркало.

– Ништяная тачила! – подольстилась к нему Вика.

– Простите, не понял, – уточнил блондин.

– Новый русский, а новояз не ловите? – подколола его Вика. – Тачка, говорю, нехилая.

– Я не новый, а старый русский. И машина – старушка.

Вале ответ понравился. Она сняла очки и панаму, приоткрыла окно и наслаждалась ветерком.