Стекло

Теперь же мы шли следом, и шли – по Стеклу. Не было никакого наста, никакого снега – поверхность под нашими ногами оставалась прозрачной. Правда, через неё ничего не было видно – если сложить сотни стеклянных слоёв, изображение мутнеет до степени полной непроницаемости. Но это не играло никакой роли – мы всё равно не могли насмотреться в это безупречное зеркало, отражавшее лишь нечёткие силуэты. Мы никогда не видели столько Стекла в одном месте, и никто не видел, по крайней мере, из живых, потому что добравшиеся сюда не возвращались. Каким-то образом Стекло здесь воздействовало не только на биологические объекты, но и на всё прочее – и с каждым шагом я сознавал, что наши костюмы больше не служат защитой. В любой момент костюм мог остекленеть, во всяком случае мне так казалось. Но пока можно было идти вперёд, мы шли.

«Слишком долго», – сказал Фил.

Это было правдой. Мы шли, а стеклянная поверхность оставалась той же, что была несколько часов назад, и свет впереди оставался таким же, точно солнце бесконечно продолжало всходить где-то за слоем облаков. При этом у меня ни разу не возникло искушения свериться с компасом – направление по загадочной причине оставалось понятным. Как будто через каждые двадцать метров стояло по стеклянному луораветлану с вытянутой рукой-указателем.

«Смотрите», – сказал Яшка.

Мне показалась, что мысль о луораветлане материализовалась. На Стекле лежал скорчившийся человек. Он лежал в странной позе, руки его были неестественно выгнуты – видимо, он умирал в муках, как умирают те, кто обращается в Стекло, находясь в сознании. Мы подошли ближе. Фил спокойно выругался. Яшка забыл отключить микрофон и бормотал нам в уши что-то похожее на молитву. Тело принадлежало Младшему. Только вот такого мы не видели никогда.

Сам Младший не обратился в Стекло, зато в Стекло обратились его костюм и рюкзак. Стань Младший целиком прозрачным, мы бы могли не заметить его, как не заметили без подсказки Проводника первого стеклянного человека, встреченного нами в пути. Но перед нами был обнажённый труп, заключённый в стеклянную оболочку – непробиваемую, непроницаемую, несгибаемую.

«Как это?» – спросил Фил.

«Не знаю», – ответил я.

Видимо, костюм начал стекленеть внезапно. Младший в панике попытался его расстегнуть, содрать – и даже отщёлкнул несколько клапанов, но всё равно не успел – и оказался внутри стеклянной тюрьмы, зафиксировавшей его последнее движение. Какое-то время он ещё бился внутри – насколько позволяло узкое пространство, а после умер – скорее всего, задохнулся. Мы с Филом переглянулись – насколько можно было переглянуться с учётом непроницаемости чёрных линз. Яшка сделал ещё несколько шагов вперёд.

«Стой», – сказал я.

Яшка обернулся, но было поздно. Он посмотрел вниз, на ноги, и мы тоже посмотрели, и моё сердце обрушилось в пятки. Я видел одну из ног Яшки – худую, покрытую редкими тёмными волосами, – там, где должен быть видеть непробиваемую черноту костюма. Яшка попытался сдвинуться, но прозрачная часть его держала – она точно приросла к поверхности, и Яшка неуклюже встал на одно колено, вывернув ногу, а потом упал на спину. Фил механически сделал шаг к Яшке, и я было показал ему жестом: стой, но он понял сам – и вернулся на исходную.

Яшка тем временем умирал. Костюм его становился прозрачным – снизу, от поверхности, и застывал, а Яшка неуклюже сучил пока ещё подвижными руками, пытаясь расстегнуться. У него не получалось.

Он что-то бормотал, но мы ничего не могли сделать, потому что подойти к нему означало умереть. И если бы даже не означало, мы бы всё равно ничего не смогли бы сделать. Его нижняя часть была уже заключена в Стекло, и Стекло продолжало ползти вверх, захватывая руки и грудную клетку. Он повернулся к нам, и через становящийся прозрачным фильтр я увидел его измученные глаза. Бормотание переросло в крик, по-прежнему беззвучный, он широко открывал рот, пытаясь поймать воздух, но воздуха в стеклянной оболочке уже не было, и Яшка стал корчиться. У него не получалось, потому что тело оставалось крепко зажатым в стеклянном футляре, и я отвернулся, чтобы не видеть этого кошмара. Фил уже давно стоял к умирающему спиной.

Через несколько минут я рискнул оглянуться. Яшка был мёртв. На лице его застыла непередаваемая гримаса боли и ужаса.

«Надо возвращаться», – сказал Фил.

Но у меня в голове крутилась другая мысль.

«А где Проводник и даян?» – спросил я.

«Может, пошли другим путём».

«Странно. До этой точки они должны были идти вместе, в смысле Проводник и Младший. Разделяться было глупо. А когда Младший погиб, Проводник мог пойти назад, а мог – вперёд».

«Направо или налево».

«Зачем? Нащупать границы остекленения? Их же не видно. Он мог погибнуть точно так же, случайно войдя в эту зону».

Фил сел на Стекло.

«Ещё одна граница».

«Да».

«Многовато границ».

«Да».

Некоторое время мы сидели молча. Я старался не смотреть на два псевдообнажённых тела, лежащих в нескольких метрах.

«Пошли», – сказал Фил и поднялся.