Стена

Растолкав толпу, вперед выскочила женщина в темном сарафане и красном платке. Была она молода, лет двадцати с небольшим. Даже сейчас, когда ее лицо покраснело от возбуждения, а по щекам размазались слезы пополам с мукой (известие о «вече» застигло смолянку за приготовлением теста), была она очень и очень хороша. С головы разъяренной женщины сполз платок и открылись черные, будто вороновы перья, волосы, блестящие, густые.[49] На них ярко выделялась небольшая красная шелковая кика,[50] подвязанная алой лентой, сзади, на спине, перевившей две косы. Глаза были почти так же черны, большие, чуть вытянутые к вискам, под изящно выгнутыми бровями, привораживающие взгляд приоткрытые вишневые губы чувственного рта, полные, словно бы чуть надутые, — красота выходила не простая, волнующая, почти колдовская…

— Ты-то что расшумелась, Варька?! — гаркнул за спиной красавицы стрелец. — Твое все добро в одну телегу уместится. А тебе телегу так всяко дадут, кто б усомнился? Небось, ухажер твой из крепости не нищий. Да, может статься, и не один он у тебя…

— Замолчи, Васька, бесстыжие твои глаза! — завопила женщина, резко разворачиваясь и упирая руки в крутые бедра. — Какие еще ухажеры, где ты их видал?!

— А то нету! — продолжал потешаться стрелец. — Не я один видал: — в собольей шапочке ходит, да кафтан с шитьем…

— Не твое дело, кто куда ходит, да в каком кафтане! Вдова я разнесчастная, одна-одинешенька, и если у меня дом погорит, кто мне новый-то построит?! Али воевода? Али ты, язычина срамной?! Куда я пойду? Кому без дома да без гроша нужна буду?!

Голос у Варьки был сильный, к тому же она, выйдя из себя, орала что есть мочи. Кто-то из женщин поддержал ее, подняв вой по своему пропадающему добру, но еще громче оказались выкрики и смех стрельцов — им происходящее вдруг показалось забавным. Многие после того, как пару лет назад стрельчиха Варвара стала молодой вдовой, доискивались ее расположения, но все остались ни с чем. И вроде не особо строгого нрава была вдовушка… Но предпочтение отдавала какому-то красавцу из крепости. Дворянин этот показывался у нее редко, больше поздно вечером либо ночью, и посадские спорили, кто ж он таков. Иные грешили даже на самого главного воеводу, но в это верилось мало: все знали, что Шеин предан своей Дуняше… да и с виду он был все же выше и мощнее ночного гостя Варвары.

Никита Прокопьевич слушал перебранку молодой вдовы со стрельцами, закипая с досады. И вроде бабий бунт был ему на руку. И отнести стрельчиху к богачам-крововсосам при всем желании никто бы не смог — вот она поддержка снизу, от самого народа. Но Варькин визг в такой серьезный момент превращал полную трагизма сцену в скомороший балаган. А главное, ему, Зобову, теперь уж не удастся овладеть толпой. Попробуй переори разъяренную бабу. К тому же ее перепалка со стрельцами и их смачные шуточки настроили посадских на иной лад — кругом слышались смешки, все громче кричали и другие женщины, каждая на свой лад, или поддерживая Варьку, или же осуждая ее — но не за жадность, а все в основном — за тайное распутство.

Нет, теперь поднять посад против воеводина приказа уже не удастся.

— Ну и горите вы вместе со своим хламом, голь драная… — пробормотал себе под нос Зобов, слезая с помощью своего неприятного приказчика с телеги. Купцы, что ходили с ним к Шеину, поспешили следом с торжища прочь. Скрывшись от взглядов толпы, Зобов остановился.

— Ну что, братие? Сами все слыхали.

— Как не слыхать! — отозвался один, тот, что был помоложе. — Народ-то, почитай, весь за Шеина… Да и у меня мысли: а может, прав он?

— Свои мысли при себе и оставь! — не утерпев, сорвался Зобов. — Город наш уничтожают, а у тебя, вишь ты, мысли! Думает он! Я что, один за вас должен дело делать, а не думы думать?! Крепость возьмут — что, в подземельях отсиживаться будем?.. — Он осекся и махнул рукой: — Ладно, расходимся: надо ведь все добро перечесть, погрузить. Хлопот до утра хватит.

До своего терема Никита Прокопьевич дошел скорым шагом и уже во дворе бросил своему провожатому:

— Проследи, Коржак, что еще не упаковано и не погружено. А я отужинаю, да еще в город пройдусь. Один. Кое с кем потолковать надобно.

Слуга молча поклонился.

Тем временем на другом конце посада, где теснились друг к другу дома победнее, было шумно и суетно. На телеги грузили всё что ни попадя: одежу всю, какая у кого находилась, домашнюю утварь от деревянной и глиняной посуды до старых деревянных же ведер с коромыслами; лари да сундуки, люльки, половики, столярный инструмент. Особо бережно пристраивали кули с мукой и зерном, вино фруктовое в бочонках (у кого было) да бутыли с водкой, самогоном или иным вином хлебным (опять же, у кого было).