Стена

…Накатывает казацкая лава. Казаки с гиканьем мчатся прямо на крепость, но встретив перед собой ров, несутся вдоль него. А стена огрызается одиночными выстрелами, и то и дело казак выпадает из седла или повисает на стременах.

Ах, буйная козацкая головушка, для того ли родила тебя ридна мати!

…Казаки яростно рубят саблями ворота. Летят щепки. Казаки пьяны.

— Эй, мужички-сечевечки! — слышен сверху звонкий бабий голос. — Не умаялись окрошку дубовую готовить?

— А ты, панночка, спущайся к нам! — кричит один молодой казак. — Мы тебе все и растолкуем!

— И затолкаем, — добавляет другой.

Казаки гогочут.

— Ой, горячие какие вы ребята! Надо б вам охолонуться!

И сверху на казаков выливается корыто. И второе.

Они смотрят друг на друга растерянно, трогают одежду, нюхают…

— Ой, Грицько, да ты весь в дерьме!

— А шо, Петро, ты думаешь все в дерьме, а ты в белой свитке?

…Дородный казак подъезжает к воротам верхом:

— А ну, паны братья, дайте дорогу! Поговорит с москалями казацкий полковник.

Здоровяк с растрепавшимся чубом колотит в дубовые доски пудовым кулаком. В другой руке у него прямоугольная бутылка с коротким широким горлышком.

— Москва, отворяй! Твой новый царь, гетман Оленкевич здесь!

Створка калитки в воротах действительно приоткрывается и сразу несколько рогатин и копий вонзаются в дородное тело. Захлебывающегося кровью Оленкевича поднимают из седла и бросают под ноги оторопевшим казакам.

Ворота закрываются.

Приступ накатывается волнами, продолжаясь круглые сутки.

Королю казалось, что осажденные должны захлебнуться лавиной нападающих, и в конце концов их удастся смести со стен. Но этого не происходило.

На второй день король, понял, что от татар нет никакого толка — они несли громадные потери, но ни разу не сумели закрепиться ни на одной из крепостных стен.

Тогда в бой вновь были брошены отборные части немецких ландскнехтов. Эти действовали ловчее: не мчались лавиной, теряя в пути солдат, но двигались ровными цепями. Задняя цепь становилась в позицию и стреляла по верхним бойницам и по кромке стены, стараясь заставить осадных людей укрыться, а значит, прекратить обстрел штурмующих, в то время, как передняя цепь, таща осадные лестницы, быстро продвигалась вперед. Потом она, в свою очередь, занимала огневые позиции, а задняя догоняла, подхватывала лестницы и продолжала движение. Это упрощало задачу, но не до конца: стрелять по бойницам подошвенного боя немцы не могли — тогда они рисковали подстрелить своих бегущих вперед товарищей, а смоляне из этих самых нижних бойниц вели отчаянный огонь, и цепи ландскнехтов тоже немало редели, прежде чем добирались до цели. И вновь далеко не все успевали поставить лестницу, далеко не все из тех, кто начинал по ней карабкаться, добирались до самого верха. Тех же, кто успевал, встречали сабли и копья защитников крепости.

Но самым страшным для противника все-таки была не холодная сталь — наследие войн прошлого. На дворе стоял семнадцатый век — столетие пушек и пороха. Красивы были тридцать восемь башен смоленской крепости, но целых тридцать восемь башен мастер Федор Конь поставил не для красоты…

Как только стену облепляли, как муравьи, солдаты королевской армии, башни начинали огрызаться огнем. Крепость была построена так, что любой участок оказывался простреливаемым с двух сторон из выступающих из стены башен — слева и справа. Башни были разные по высоте и по форме, но из любой можно было палить из пушек вдоль стены. Осаждающие успевали услышать страшный грохот, увидеть, как башни с двух сторон окутываются пороховым дымом — а дальше их сметало на землю. Очень быстро перекрестный огонь с трех-четырех ярусов превращал пространство под стеной в мясорубку.

Почему не учел этого Сигизмунд Третий Ваза, отправляя своих солдат на верную гибель во время этого отчаянного штурма первых дней? Только ли потому, что его шведская половина пропиталась польским гонором, а польская — шведским упорством? Только ли потому, что не слушал своих опытных военачальников?

Конечно, и поэтому. Но, главное: под Смоленском сошлись сталь и порох — война прошлого и война современности. На стороне русских, которых польский король искренне почитал дикарями, оказались преимущества передовой технологии и военной мысли.

Если бы польский король продолжал и далее штурмовать Смоленск этим дедовским «рыцарским» способом, то его последний солдат неизбежно так и остался бы на груде трупов под смоленской стеной. На то, чтобы это понять, у Сигизмунда ушло несколько дней.

В самом начале штурма поутру удалось удачно сосредоточить силы для рывка на ворота, взорванные Фрицем. На зияющий провал понеслась венгерская конница. Но застряла у устроенной Шейным загодя засеки, затопталась, перестраиваясь всего в саженях пятидесяти от ворот.

Навстречу пикам и саблям из ворот вышло всего лишь… восемь стрельцов. Нарочито неторопливо они вонзили в землю металлические концы древок-ратовищ, положили сверху пищали и сделали прицельный залп.