Стена

Онъ потрогалъ носкомъ судорожно двигающуюся, точно отмахивающуюся, заднюю ногу и увидалъ мутный, холодный глазъ. Этотъ глазъ, какъ-будто, глядлъ на него, глядлъ неподвижно и жутко въ тишин.

Онъ отвернулся и, пугаясь побжавшаго шороха кустовъ, пошелъ поскорй къ пролому.

Во двор было необычайно ярко посл зеленаго полумрака зарослей.

Все было въ солнце. Золотистыми глазками смялся, какъ высыпанный на траву, одуванчикъ. Покойно похрустывалъ, подергивая ушами, Пугачъ.

Ворковали и шуршали лапками голуби на крыш. Василiй Мартынычъ прислъ на крылечко дома, вынулъ платокъ и принялся вытирать шею.

- Вы, что ль, палили-то?

Онъ оглянулся и обрадовался: изъ куста, у пролома, выбирался Пистонъ.

- Гд тебя, чорта, носитъ! Собаку вотъ твою застрлилъ…

- Н-ну? Орелку?!

Пистонъ волочилъ ведерко, изъ котораго поблескивали синью рыбьи хвосты. Онъ былъ лысый и сгорбленный, съ сдыми бачками, въ ватномъ рваномъ халатик, и казался Василiю Мартынычу похожимъ на старую обезьяну.

- Собакъ держишь, а какъ сторожишь? Вс березы поспилили!

- Ваши он, что ль! Да по мн теперь что хошь…

- Какъ, что хошь?! А цлковый получилъ?

- Ну… да вдь домъ-то я разв дозволю… Я къ тому, что хозяевъ настоящихъ нтъ…

- У васъ никогда нтъ. Артель завтра съ приказчикомъ пригоню.

- Скорй бы ужъ, а то намедни палить трафились. Орелка, спасибо, шуганулъ…

- Вонъ что-о!..

- Слободная вещь. Та-акъ злы - Боже мой, какъ! Ночь вотъ всей деревней линя ловили, на сколькихъ возахъ повезли! Никакого разговорю не принимаютъ - наше, и безъ никакихъ.

- Вонъ что-о!

Василiй Мартынычъ досталъ револьверъ.

- На вотъ, пока что… завтра приказчика пригоню. Прямо пали безъ разговору, какъ что…

- Сучатъ и сучатъ - возьми ихъ!

- Прямо лу-пи безъ короткаго, чуть что… Напиться дай-ка…

Солнце подбиралось къ полудню и сильнй припекало. Василiй Мартынычъ прислъ на заходившiй подъ нимъ ящикъ, скинулъ пиджакъ и отстегнулъ воротъ рубахи.

- Попить? А сейчасъ… Эй, Дунька! Здсь никакъ…

На трав у сараевъ кинуты были на просушку рубахи: курились и морщились. Только сейчасъ замтилъ ихъ Василiй Мартынычъ.

- Что за Дунька у тебя завелась? - подмигнулъ онъ. - Ай и теперь еще занимаешься…

- Пололочка одна, хрестника моего, Прошки… Рубахи ему пришла постирать… Э, кобыла-задавила… Дунька-а!

- У, обезьяна масленая… - задорилъ Василiй Мартынычъ, опять попадая въ веселый тонъ. - На слобод теб тутъ, при огородахъ-то…

- Да, при огородахъ… Поглядть-то бы хоть…

- А, ты, пакостникъ какой!

Изъ казармы съ уцлшей дверью вышла лнивой перевалочкой та самая двка, что полоскала у плотины. Краснаго платка на ней уже не было, и волосы, цвта пшенной каши, мягко отливали на солнц. Прошла нсколько и поглядла изъ-подъ руки.

- Чего?

- Чаво! Воды вотъ хозяину подай… чаво!

- Ишь, какаую облюбовалъ… махровую… - смялся Василiй Мартынычъ, разглядывая двку.

Его дразнила лнивая, вперевалочку, походка, и сытный какой-то цвтъ волосъ, и то, какъ она повела широкими боками. Мотнулъ головой къ сараямъ и сказалъ, посапывая:

- Чисто парн`aя… Бывалая?

- Сновалы любитъ.

- С… сновалы… хо-хо-хо… Старичишка, а пакостникъ ты… Ффу-у…

Дунька принесла запотвшiй студеный ковшъ и ждала, когда Василiй Мартынычъ напьется. А онъ тянулъ съ предышками, подсасывая заломившiе зубы, и въ жирной груди его юкало и переливалось. Пилъ и поглядывалъ черезъ край ковша на красныя, налитыя губы Дуньки, и какъ она почесывала одну о другую обстреканныя крапивкой ноги. Напился, но не отдалъ ковша - отвелъ и крякнулъ.

- Погодь, не спши…

Нашелъ въ жилетномъ кармашк и сунулъ ей въ руку гривенникъ.

- Ай-ай, жаркая ты какая… гладкая…

Заглянулъ въ глаза и позадержалъ руку. Она вырвала руку, надулась и пошла развалкой. Даже и не поглядла…

- Много ль годовъ-то?

- Съ Прошкой невстится… шешнадцать будто…

- Шестнадцать! - удивился Василiй Мартынычъ. - Дитё совсмъ… А ей и рожать бы давно пора по комплекцiи… Прямо парная… - повторилъ онъ, глядя, какъ двка переворачиваетъ просыхающiя рубахи.

- Какъ рпка, везд ей крпка… - сказалъ Пистонъ, показывая гнилые пеньки зубовъ.

Длать здсь было нечего, и Василiй Мартынычъ подошелъ къ Пугачу.

Тотъ подремывалъ, поставивъ копыто на ребро и вспугивая мухъ падающимъ ухомъ, и казалось, что Пугачъ думаетъ въ своей настороженной дремот.

Василiй Мартынычъ, не спша, обошелъ кругомъ, оглядлъ, какъ бы раздумывая, что бы теперь еще сдлать, сорвалъ лопушокъ и принялся стрательно вытирать подъ брюхомъ и у ногъ. Вытиралъ и поглядывалъ къ сараямъ. Дунька услась на порожк въ тни и осматривала розложенную на колняхъ рубаху.

Василiй Мартынычъ вытиралъ Пугача, а Пистонъ стоялъ, заложивъ руки за спину.

- Чего застишь-то! Взялъ бы да помогъ!.. Лодыри…

Василiй Мартынычъ нагнулся за лопушкомъ, и тутъ отъ жары и тучности хлынуло въ голову, и заходило передъ глазами красное. Насилу отдышался. Чуть повелъ глазомъ къ порожку - нтъ Дуньки.

Приглядывался, какъ она елозитъ по трав, разглядываетъ выстиранныя рубахи и разглаживаетъ морщинки.

- Пивка бы парочку… ффу-у… - съ трудомъ выговорилъ онъ отъ накатившаго вдругъ удушья. - Сбгай въ Тавруевку… холодненькаго у чайника…