Стена Бурь

Но все оказалось не так просто. Куни Гару, изумленно разинув рот, смотрел в небо. Там виднелась фигура Тэка Кимо, описывавшего в полете изящную дугу. Он перекувырнулся пару раз в воздухе, а затем свободно свисающие мантии на нем раскрылись, словно крылья исполинской птицы. Сложенные, как пружина, бамбуковые шесты со щелчком встали на место, растянув одеяние, и получился громадный воздушный змей. Подобно Гегемону во время его внезапной атаки на Дзуди пятнадцать лет назад, Тэка Кимо неспешно планировал в сторону Арулуги, болтаясь под не удерживаемым бечевой змеем.

Мастера с Арулуги всегда были искусны в создании гибких конструкций, сплетая лианы и бамбук в грациозные висячие платформы города Мюнинга, этой диадемы, плавающей по озеру Тойемотика. Сооруженная по проекту Кано То площадка, на которой восседал Кимо, представляла собой чашу катапульты. Ее рычаг из крепкого бамбука был оттянут лебедкой в трюм и удерживался на месте при помощи каната. Как только дело приняло скверный оборот, Кимо привел катапульту в действие и оказался подброшен в воздух, прочь от опасности, после чего отправился в полет обратно на Арулуги на змее, который сочетал различные элементы конструкции, разработанные Луаном Цзиа и Торулу Перингом. Змей, с его сложной складной рамой, которую можно было спрятать, был штукой хрупкой и ненадежной, а потому регулярно пользоваться им не стоило. Кано настоял, чтобы Кимо прибегнул к нему только в самом крайнем случае, но получилось так, что в тот день змей спас герцогу жизнь.

На палубу высыпали лучники, однако змей летел уже слишком далеко. Глядя на ускользающего Кимо, Куни вздохнул, понимая, что миру, царившему на островах Дара в течение десяти лет, пришел конец.

Глава 26 Свет и разум

Пан, седьмой месяц одиннадцатого года правления Четырех Безмятежных Морей

– Уважь мою просьбу, брат, – произнес мелодичный голос Тутутики.

– Почему ты предпочла помогать дочери Куни, а не своему собственному острову? – спросил Фитовэо Воинственный.

– Я поступила так ради памяти Кикоми.

– Но Тэка обещал Кано То воздвигнуть в ее честь святилище, если восстание победит.

– Лучший памятник Кикоми – это не святилище из камня и дерева, а принцесса, вольная воплотить свой талант.

– Почему бы тебе самой не продолжить уроки?

– Искусство изготовления зеркал – это по твоей части.

– И ты пришла к незрячему богу, чтобы тот помог ей видеть.

– Но ведь незрячая орхидея некогда помогла тебе.

– Я бог войны. Наставлять юных девушек – это не совсем… не совсем то, что мне хорошо удается.

– Ты бог всех тех, кто черпает радость в отчаянной схватке. Не все войны ведутся мечами и копьями, и не всех врагов можно встретить на поле боя. Времена меняются, брат, и мы обязаны меняться вместе с ними.

* * *

Тэра опиралась на балюстраду балкона, выходившего на пруд с карпами в уединенной части дворца. Декоративные рыбы: красные, золотистые, черные, белые, сапфировые, нефритовые – проплывали под ней, создавая бесконечную рябь, волны которой пересекались, образовывая сложный узор.

«Что имела в виду та дама? Свет подобен волне? Но как это поможет разгадать тайну волшебных зеркал?»

Прекрасная мелодия донеслась до нее откуда-то из глубины дворца.

Девушка никак не могла распознать, на каком же инструменте играют. Высокие ноты были чистыми, как голос ветра, а низкие – торжественными, словно песнь крубена. Каждая нота зависала в воздухе, смешиваясь со следующей, а та – со следующей за ней, и так далее.

Тэра отправилась на поиски источника звука и, после долгого блуждания по извилистым коридорам и длинным портикам, пришла в музыкальный зал, где император и консорт Рисана уединялись иногда, чтобы поиграть на кокосовой лютне, попеть и потанцевать.

К ней подскочила Фара.

– Рата-тика! Ну разве это не красиво?

Удивленная Тэра обняла сестру.

– Очень красиво, Ада-тика.

Посреди зала была установлена деревянная рама высотой в человеческий рост. К раме крепились две перекладины: одна на высоте головы, а другая на уровне пояса. С каждой свисали восемь гладких бронзовых пластин разной толщины, но все размером с очень большую книгу.