Стена Бурь

Еще несколькими ударами палицы вождь прикончил последних из солдат дара и повернулся к Гин Мадзоти и Дафиро Миро. Пламя бушевало вокруг них троих, как погребальный костер.

Пэкьу Тенрьо воздел Лангиабото и с размаху ударил по палубе. Казалось, что весь корабль содрогнулся.

Гин Мадзоти и Дафиро Миро вновь переглянулись и обменялись улыбками.

– Для меня было честью сражаться рядом с вами, маршал Дара, – сказал Дафиро.

– И для меня тоже, – ответила она.

И все трое сплелись в клубок, как три крубена, оспаривающих власть в огненном море.

* * *

Дзоми Кидосу изо всех сил работала руками и ногами, стремясь к поверхности. Море вокруг было заполнено пылающими обломками воздушных судов и городов-кораблей. Воины льуку, многие сильно обожженные, воя от боли, цеплялись за плавающие деревяшки.

Непосредственно перед тем как «Месть Моджи» должна была врезаться в один из городов-кораблей, Дзоми приказала команде прыгать. Поскольку вражеские суда шли плотным строем, Дзоми решила, что нет нужды держать экипаж на борту и у руля вплоть до самого момента столкновения. Она считала, что обязательно нужно умереть в бою, чтобы стать частью истории.

Экипаж воздушного корабля дара качался теперь на волнах, ища спасения. Среди флота дара царило замешательство: никто не знал, где враг, а где друг, но все, и дара и льуку, старались держаться подальше от «Гордости Укьу», которая низко осела в воду и могла затонуть в любой момент.

Дзоми посмотрела на палубу города-корабля и увидела три прыгающие и сражающиеся в огне фигуры. Эта сцена, которую девушка наблюдала через искажающие зрение волны горячего воздуха, напоминала оживший эпизод из сказаний странствующих бардов:

С одной стороны, ярость Дара двоих окрылила героев;
С другой же – надменность Укьу короля обуяла,
Что Лангиабото воздел, уподобившись гаринафину.
С Зубом сошлись Простота воедино,
Брат и сестра, что сражались отважно бок о бок.
На-ароэнна, живая легенда, опять возродилась,
Дабы снова покончить с сомненьями, что не присущи героям.
Пэкьу Тенрьо смеется и воет, как стая жутковолков,
Миро ревет, он силен. словно преданный буйвол.
Маршал играет мечом, исполняя орлиную гордую песнь.
Молния, гром, ураган и потоп, и цунами —
Нет силы в природе, способной сравниться с отвагой бойцов
В борьбе, где решится судьба двух народов и тысячи островов.

Пока Дафиро Миро отражал и парировал бо́льшую часть яростных ударов пэкьу Тенрьо, а Гин Мадзоти старалась поразить врага клинком всякий раз, стоило лишь тому открыться, шансы обеих сторон на победу казались приблизительно равными. Однако вскоре стало ясно, что на самом деле сила пэкьу намного больше, а На-ароэнна слишком тяжела, чтобы маршал могла орудовать ею с пользой. Дафиро несколько раз пошатнулся под могучими ударами, а от Простоты и Зуба летели во все стороны искры. Сколько еще продержатся капитан и маршал?

Стиснув зубы, Дзоми Кидосу поплыла к «Гордости Укьу».

Движения Дафиро Миро становились все более медленными и затрудненными. Ему все сложнее было отражать каждый следующий удар Лангиабото. Маршал находилась в еще худшем состоянии и, казалось, была уже едва способна поднимать Конец Сомнений. Пэкьу Тенрьо, напротив, делался все сильнее и подвижнее с каждым взмахом, как если бы черпал силу в бушующем вокруг пламени.

– Помнишь, как мы одолели Киндо Марану? – спросила Гин Мадзоти, жадно хватая ртом воздух.

Дафиро вспомнил внезапное нападение на Руи в начале войны Хризантемы и Одуванчика, когда маршал поручила ему самую опасную миссию.

– Конечно. – Он улыбнулся Гин.

Пэкьу Тенрьо устремился в атаку и с громким возгласом обрушил Лангиабото прямо на голову Дафиро. Капитан скрестил меч и дубинку, парировав удар, и во все стороны брызнули искры. Дафиро попятился.

Вместо того чтобы прийти ему на помощь, Гин Мадзоти стояла на месте, тяжело дыша. Острие На-ароэнны упиралось в палубу. У женщины закончились силы.

– Твоя маршал – трусиха, – заявил пэкьу Тенрьо с ухмылкой. – Она не смеет сражаться со мной. Ты попусту растратил жизнь, служа той, кто уклоняется от боя.

Дафиро ничего не ответил. Он продолжал отражать каждый удар пэкьу Тенрьо, всякий раз пятясь. Руки у Дафиро онемели, кровь сочилась из ладоней, и рукояти оружия становились все более скользкими, когда с очередным ударом боевого топора пэкьу у него лопались сосуды.