а) Нельзя без горького смеха слышать разговоры о «фактической независимости» 96–99 гг. В чем можно увидеть эту фактическую независимость?! Масхадов был хмельной от счастья, что может позировать рядом с Ельциным, как партнер. Я помню до сих пор эти плакаты, на которых они с Ельциным (Аслан в папахе) стоят рядом плечом к плечу. Это был «отложенный статус», и не в малой степени по вине того же Масхадова, который из опасения, что «русские встанут и уйдут», провалил переговоры с Лебедем. Самое главное: Чечня в глазах всего мира оставалась 89-м субъектом РФ и не более того! Это значит: никакого участия в международных проектах, никаких инвестиций, никакого законного контроля со стороны мирового сообщества и т. п. Тупик! При этом, конечно, агентура ФСБ предсказуемо бесчинствовала вовсю. Другое дело, что она вся была на виду, и ее можно было задавить. Но не давили из вайнахской солидарности, из страха кровной мести и т. п. Так называемые «ваххабиты» с головой сидели в сотрудничестве. А неудачная попытка «шариатской гвардии» остановить производство водки в Гудермесе? А несостоявшийся проект Басаева создать спецподразделение по борьбе с бандитизмом и похищениями людей? Если вы считаете себя независимым, а на деле (подчеркиваю, именно фактически!) являетесь всего лишь особым районом империи, которому «дали порезвиться», для того чтобы распылить заработанный в боях политический авторитет и в мире, и даже среди самих русских – плохо ваше дело! Что касается «тех, кто сегодня остался»: мы им ничего не должны, как и они нам. Они есть, само их существование в статусе сопротивления есть уже подвиг. Если они и сотрудничают с какими-то силовыми инстанциями, которые ведут собственную игру (не все федеральные силовики дуют в одну дуду), то они имеют право на такие тактические решения. Нет и не было партизан, которые были бы изолированы от всех внешних сил, в том числе, и декларировано вражеских. Многоходовость и многослойность – это правда политической войны.
б) Ответ на это содержится в предыдущем пункте. Чечне никто не давал ни шанса, ни выбора быть государством или не быть.
в) Наиболее слабым звеном оказалось включение в руководящий состав сопротивления кадров, выпестованных КПСС и Советской Армией, возможно также народно-хозяйственными структурами. Эти люди, даже будучи честными по отношению к делу, обречены провалить все. И, конечно, еще более значительным препятствием стало то, что федеральной пропаганде удалось представить главные задачи чеченского сопротивления как национал-сепаратизм. Хотя национал-сепаратисты имелись на самом деле в достаточном количестве, стратегически сопротивление надо было декларировать как интернациональную борьбу за восстановление СССР. Тогда муджахиды сидели бы сегодня в Кремле, а президентская администрация пряталась бы по пещерам.
г) В 1996 у меня был разговор с Масхадовым, тогда и. о. премьер-министра Ичкерии. Весь разговор занял 35 минут. В ходе беседы я развернул перед ним проект активного участия Ичкерии во внутренней политической борьбе в самой России, опираясь на приобретенный политический капитал. Масхадов ответил, что чеченский народ устал. «Наша задача сейчас, – заметил он, – передохнуть и восстановить силы, залечить раны. Мы не можем вмешиваться в дела вне Чечни, у нас нет для этого сил». Я ответил, что в этом случае политический капитал будет потерян, авторитет уйдет, потому что об этом позаботится античеченская пропаганда и агентура. Я напомнил, как в 1994-м, перед началом войны то и дело чеченцы бежали из тюрем, захватывая автобусы со школьниками и получая выкупы и вертолеты. Готовили общественное мнение. Во всю историю СССР столько не бегало чеченцев из тюрем, сколько в лето 1994-го. Разговор кончился ничем. Мне стало понятно, что второй тур будет неизбежен. Однако я не ожидал, что режим сумеет провести мобилизационные мероприятия в сфере информации, управления СМИ и общественным мнением, а также найти достаточные людские ресурсы. Думаю, что такую же недооценку допускали и ичкерийские лидеры.