Стенающий колодец

В пятницу, 19-го, он, как обычно, около пяти часов пошел в церковь служить вечерний молебен, после службы секретарь передал ему записку, в которой к нему обращались с просьбой навестить больного, который жил далеко, в двух милях отсюда. Побывав у больного, он отправился в обратный путь около половины седьмого. Больше его никто не видел.

Местные жители сильно переживают – он ведь, как тебе известно, много лет прожил здесь, и хотя, что тоже тебе известно, добрым нравом не отличался и обладал несколько придирчивым характером, много всем помогал и не щадил себя.

Бедняжка миссис Хант, работавшая у него экономкой с тех пор, как покинула Удли, находится в крайне расстроенных чувствах. Такое впечатление, что для нее настал конец света. Я рад, что не принял предложения поселиться у священника и отказался от действительно искренних предложений других местных обитателей – таким образом, я ни от кого не завишу, к тому же здесь мне вполне удобно.

Тебе, разумеется, хочется знать, что было предпринято, дабы найти дядю.

Во-первых, чего и следовало ожидать, расспросы в дядюшкином доме ни к чему не привели; короче говоря, выяснить ничего не удалось. Миссис Ханг я спросил – как до меня то уже делали другие, – не предвещало ли что-нибудь в поведении ее хозяина, что его ожидает внезапный удар, приступ или болезнь, или же, может быть, он сам догадывался, что болен. Но и она, и его лечащий врач отвергли мои предположения. Он чувствовал себя как обычно.

Во-вторых, естественно, все пруды и озера были прочищены, и все поля в округе, которые он проходил в последнее время, тоже были осмотрены, но все безрезультатно. Сам же я имел беседу с приходским служкой и, что более важно, побывал в том доме, в котором его видели в последний раз.

Эти люди никаких подозрений не вызывают. Один болен и лежит в постели, а жена и дети сами, конечно, не в состоянии совершить преступление. И подозревать их в том, что они заманили бедного дядю Г. в ловушку, дабы напасть на него, когда он будет возвращаться, тоже глупо.

Они уже отвечали другим о том, что им известно, но женщина согласилась мне снова все рассказать. Священник выглядел как обычно, у больного задерживаться не стал. «Мой-то не относится к тем людям, – сказала она, – что готовы долго читать молитвы, но если бы все мы здесь молиться умели, то на что бы прожили то, что в церкви служат?» Уходя, он оставил немного денег, а один из детей видел, как он поднимался по ступенькам через изгородь, ведущим на следующее поле. Одет он был, как всегда: с белыми полосками у воротника, – он, наверное, последний из священников, кто еще их надевал, во всяком случае, в этих местах.

Как видишь, я пишу подробно. Дело все в том, что мне совершенно нечем заняться – работу с собой я не взял, – но зато голова у меня совершенно ясная, и, возможно, мне на ум придет нечто, чего не учли остальные. Поэтому я буду продолжать писать тебе так же подробно и пересказывать даже разговоры. Ты можешь читать мои письма, а можешь и не читать, как тебе будет угодно, об одном тебя прошу – сохрани их. У меня есть еще одна причина писать тебе столь обстоятельно, но она не так уж важна.

У тебя может возникнуть вопрос, обыскал ли я сам поля близ того дома. Кое-что – причем, многое – было уже сделано другими, как я писал выше; но завтра я собираюсь сам побродить по округе. Сейчас поставили в известность Боу-стрит, ответ придет оттуда вечером, но я не думаю, что там станут тратить много времени на поиски. Снега нет, что могло бы нам помочь. Поля покрыты травой.

Сегодня я был qui vive[21] сам предпринять розыски, но на обратном пути поднялся туман, и я оказался не готов гулять по незнакомым пастбищам, тем более в темноте, когда кусты походят на людей, а мычание коровы в отдалении можно принять за трубный глас.

И поверь мне, если бы из-под деревьев, окаймляющих тропинку, вышел бы сам дядя Генри, держа под мышкой свою голову, я бы не чувствовал себя столь неуютно. Должен признаться, что нечто подобного я и ожидал. Прости, но придется отложить перо в сторону – пришел мистер Лукас, викарий.

Позже. Побыв у меня некоторое время, мистер Лукас удалился, но, помимо вежливого выражения сочувствия, я ничего от него не услышал. Я понял, что он оставил мысль о том, что дядя до сих пор жив, и об этом он, насколько возможно, искренно сожалеет. Также мне очень понятно то, что даже у более чувствительного человека, чем мистер Лукас, дядя Генри не вызывал сильной симпатии.

Кроме мистера Лукаса меня посетил еще один гость – будто мой Бонифаций, – хозяин гостиницы «Королевская голова». Он пришел узнать, прекрасно ли я устроился. Дабы описать его должным образом, необходимо обладать пером Боза[22]. Весь он был преисполнен важности, а лицо его выражало печаль.