Стенание

Затем мой спутник переговорил со стражником, стоявшим у двери, ведущей к темницам. Дверь открылась, и мы пошли вниз по отвратительным каменным ступеням, скользким от зеленой тины, так как мы уже опустились ниже уровня реки. Свет здесь давали только едко дымящие факелы. В самом низу была дверь с решеткой, которую я хорошо помнил. Мой сопровождающий позвал часового, и за решеткой показалась грубая небритая физиономия.

– Да, сэр?

– У этого джентльмена есть разрешение посмотреть журнал. – Бывший солдат передал сквозь прутья решетки записку от сэра Эдмунда.

Человек с той стороны прочитал ее, а потом внимательно изучил меня, после чего снова повернулся к моему сопровождающему:

– Вы подождете его здесь и потом заберете обратно?

– Да.

Послышался звон ключей, и тяжелая дверь отворилась. Я вошел в сырой и вонючий длинный коридор с древними стенами, голыми и каменными. Вдоль него виднелись зарешеченные двери камер. Здесь было холодно даже в разгар лета. Я заметил – странно, какие вещи люди подмечают в такие моменты, – что обстановка в центральном коридоре изменилась: стол, единственная мебель здесь, был больше, чем пять лет назад, и стоял у стены, чтобы не загораживать проход. Он был завален бумагами, и за ним кто-то сидел. Я увидел раскрытый гроссбух.

Стражник осмотрел меня с головы до ног.

– Цель вашего прихода, сэр? – спросил он. Его голос звучал тихо, но без должного уважения.

– Я Мэтью Шардлейк, сержант юстиции, – ответил я и рассказал ему историю про сомнительного свидетеля. Было нелегко лгать под таким жестким внимательным взглядом.

– Что ж, если сэр Эдмунд разрешил… – наконец неохотно проговорил охранник. – Но ничего не записывайте, только быстро просмотрите имена.

– Понимаю.

– Моя фамилия Арденгаст. Я тут старший.

Без дальнейших комментариев тюремщик подвел меня к столу, за которым сидел крупный мужчина средних лет в кожаной куртке и с неопрятной растрепанной бородой. Он выпрямился при нашем приближении. Арденгаст сказал:

– Ховитсон, этот джентльмен пришел посмотреть записи в журнале с двенадцатого июня по пятое июля. Ищет имя свидетеля по своему делу.

Человек в кожаной куртке нахмурился:

– Это не имеет отношения к…

– Нет. Какое-то судебное разбирательство, – махнул рукой Арденгаст и снова посмотрел на записку Уолсингема. – Ему нужен некий Эдвард Коттерстоук. Не помню такого.

– Я тоже, – кивнул его коллега.

– То-то и оно, – сказал я. – Думаю, этот тип солгал, что был здесь.

Арденгаст обернулся ко мне:

– Ладно, оставляю вас с Ховитсоном, а у меня дела.

Он отошел, отпер дверь в дальнем конце помещения и покинул его.

Откуда-то из-за этой двери послышался отдаленный вопль. Я посмотрел на темные зарешеченные окошки камер. Они казались пустыми, но кто знает, какие несчастные души и избитые тела находились внутри? Мне подумалось об Энн Аскью, одинокой и напуганной.

Ховитсон пододвинул к себе большой гроссбух, и я увидел, что страницы разделены на две части: слева было записано имя заключенного и время его прибытия и убытия, а справа стояла подпись дежурившего. Почерк был неразборчивым, корявым, и я не мог прочесть фамилии вверх ногами. Тюремщик перевернул несколько страниц, время от времени останавливаясь, чтобы послюнить измазанный чернилами палец, а потом откинулся на спинку стула.

– Фамилии Коттерстоук тут нет, сэр. Так я и знал. – Он посмотрел на меня с удовлетворенной улыбкой.

– Ну и хорошо, – ответил я. – Я так и думал, что свидетель лжет. Однако я должен посмотреть книгу сам. Судебные правила требуют, чтобы я засвидетельствовал то, что видел лично. Простое повторение того, что мне сказали, будет квалифицировано как слухи, и потому неприемлемо.

Ховитсон сдвинул брови:

– Я не разбираюсь в ваших судебных правилах. Однако книга эта секретная.

– Знаю. Но я только проверю, что этой конкретной фамилии там нет, вот и все.

Охранника по-прежнему одолевали сомнения.

– Таков закон, – настаивал я. – Сэр Эдмунд сказал, что я могу посмотреть книгу.

– У нас здесь свои законы, сэр. – Мой собеседник улыбнулся с долей угрозы, вызывающе сделав ударение на последнем слове.

– Я понимаю, любезнейший. Если хотите, я могу попросить сэра Эдмунда написать другую записку, с более конкретной формулировкой, чтобы удовлетворить вас.

Ховитсон хмыкнул:

– Ладно, смотрите, но только быстро. Не задерживайтесь на именах. У нас и без вас проблем хватает.

– Я понимаю.

Тюремщик повернул гроссбух ко мне и перелистнул пару страниц назад. Я быстро пробежал глазами строчки, относящиеся к концу июня, – меня они не интересовали. Тем не менее я успел заметить, что, когда принимали заключенного, всегда присутствовало две подписи – одна, как правило, Ховитсона, а другая, наверное, дежурного стражника. С двадцать восьмого июня во второй половине дня стала фигурировать более разборчивая подпись: Томас Милдмор. Он дежурил, когда в записях появилась миссис Энн Кайм – это была фамилия Аскью по мужу.

Ховитсон положил на гроссбух тяжелую ладонь и официальным тоном сказал:

– Довольно, сэр.

– Спасибо, я увидел то, что мне надо.