Мы взобрались по длинной деревянной лестнице, минуя другие конторы, пустые по случаю воскресенья. Очень немногие барристеры жили при конторе. Я не был в комнатах Стивена несколько лет и помнил только, что там неопрятно и пыльно. Ходили слухи, что он хранил дома свой сундук с золотом и по ночам перебирал монеты.
Привратник постучал, и дверь открыла пожилая женщина в чистом фартуке и коротком чепце на седых волосах.
– Сержант Мэтью Шардлейк, – представился я.
Сиделка сделала книксен.
– А я – миссис Уоррен, мастер Билкнэп нанял меня ухаживать за ним. Он получил вашу записку, – пояснила она и продолжила тем же холодным безучастным тоном: – У него большая опухоль в желудке, и доктор говорит, что ему осталось совсем недолго. Счет уже пошел на дни.
– У него нет родных, кого можно вызвать к постели умирающего?
– Мастер Билкнэп не хочет ни с кем общаться. Думаю, у них в семье много лет назад произошел какой-то разлад. Когда я спросила его, он ответил, что не видел никого из родных со времен правления прежнего короля.
Я прикинул, что с тех пор прошло около сорока лет. Тогда Билкнэпу не было и двадцати. Возможно, еще одна семейная свара – вроде той, которую мы с Филиппом только что обсуждали.
Женщина посмотрела на меня с любопытством:
– Вы единственный, кого мастер Билкнэп хотел увидеть. Кроме доктора и архитектора, сюда никто больше не приходил.
«Архитектора?» – удивился я про себя, а сиделка тем временем продолжала рассказывать:
– Ну да, если не считать священника. Сегодня утром мастера Билкнэпа соборовали. – Значит, он и впрямь был на грани смерти. – Я провожу вас к нему, – сказала миссис Уоррен, ведя меня по пыльному коридору, и вдруг понизила голос: – Он не хочет открывать ставни, уж не знаю почему. Предупреждаю, в комнате у больного плохо пахнет.
И это была правда. Когда дверь в полутемную комнату открылась, мне в нос ударили запахи немытого тела и гнилого дыхания. Я вошел вслед за сиделкой. Комната была обставлена бедно: сундук для одежды, пара деревянных стульев, кровать и стол, заставленный пузырьками и флаконами с лекарствами. По крайней мере, кровать была широкой и с виду удобной.
Билкнэп всегда был очень худым, но теперь его фигура под одеялом напоминала скелет; кожа на черепе так натянулась, что на лице выступали только уши и нос, а руки лежали на простыне, как белые птичьи лапы.
– Кажется, он спит, – тихо произнесла добрая миссис Уоррен и склонилась над Билкнэпом. – Да, спит. Каждый раз, когда я наклоняюсь над ним, я думаю, что сейчас увижу, что бедняга умер, но он еще дышит.
Впервые я услышал в ее голосе нотку человеческого сочувствия.
Она легонько встряхнула Стивена за плечо. Он открыл незабудково-голубые глаза, которые всегда блуждали и никогда не смотрели на людей прямо. Но сегодня он взглянул мне в лицо, а потом с усилием улыбнулся, обнажив желтые зубы:
– Ага, брат Шардлейк. – Его голос был не громче шепота. – Я так и знал, что, если пошлю вам золото, вы придете.
Я пододвинул к кровати один из стульев. Билкнэп взглянул на сиделку и коротко велел:
– Уйдите, Джейн.
Она сделала книксен и вышла.
– Могу я что-нибудь для вас сделать? – спросил я.
Мой давний враг устало покачал головой:
– Нет. Я просто хотел встретиться с вами в последний раз.
– Мне очень жаль видеть вас в таком состоянии.
– Да ничего подобного, – спокойно возразил он. – Давайте будем откровенны. Вы всегда ненавидели меня, а я – вас.
Я не ответил. Дыхание с хрипом вырывалось у больного из груди. Потом он начал говорить шепотом, и я ощутил у себя на лице его зловонное, гнилостное дыхание.
– Что же теперь будет?
– Никто из нас не может этого точно знать, брат Билкнэп, – с чувством неловкости сказал я. – Мы все должны верить, что Бог проявит милосердие к нашим бессмертным душам…
Глаза Стивена уставились в мои глаза.
– Нет, мы с вами придерживаемся иных взглядов. Думаю, хотя бы в этом мы сходимся. Оба прекрасно знаем, что у человека нет никакой бессмертной души – не больше чем у кошек и собак. И потом, после смерти, уже не будет ничего. Совсем ничего. Только темнота и тишина.
Я покачал головой:
– Я в этом не так уверен, как вы. Нельзя утверждать наверняка. Я не знаю, что такое или кто такой Бог, но, возможно, Он и впрямь есть.
– Нет, – вздохнул Билкнэп. – Я позволил совершить над собой христианские ритуалы, но только потому, что это было необходимо, чтобы составить завещание. – Он снова улыбнулся, и в глазах его появилась мечтательность. – Все мои деньги, все мое золото уйдет на постройку огромной мраморной гробницы в церкви в Линкольнс-Инн, позолоченной и расписанной, с изображением меня в натуральную величину в форменном одеянии юриста сверху. И гробница будет окаймлена золотом, чтобы все будущие поколения помнили брата Стивена Билкнэпа. Я оговорил все детали с архитектором, который построит ее. – Умирающий еле слышно рассмеялся. – Казначей Роуленд упорно меня отговаривал, но золото пересилило все доводы, как это бывает всегда.