Стенание

— Мэтью, прежде чем вы уйдете, я бы хотела снова немного поговорить с вами. Пойдемте — вы уже видели мою галерею, но не при дневном свете. Давайте погуляем там. Мэри Оделл сопроводит нас.

Она кивнула Кранмеру и лорду Парру, которые низко поклонились, и, шурша шелком платья, направилась к двери. Я последовал за ней.

Теперь, когда через высокие окна внутрь лился свет, показывая пышные краски во всей красе, галерея королевы была великолепна. Птички в клетках прыгали и радостно пели, а ее величество медленно шла мимо. Я почтительно отстал на пару шагов, а Мэри Оделл замыкала шествие. Ее полное лицо ничего не выражало, но, оглянувшись, я заметил в глазах женщины настороженность.

Королева остановилась у ниши, в которой на мраморной тумбе стоял инкрустированный драгоценностями ларец. В нем хранились золотые и серебряные монеты с изображениями давно умерших королей и императоров. Некоторые монеты стерлись почти до полной гладкости, другие ярко сверкали, словно бы их только что отчеканили. Екатерина поворошила их длинным пальцем:

— Меня всегда интересовали древние монеты. Они напоминают нам, что мы всего лишь пылинки среди веков. — Она осторожно взяла одну. — Император Константин, установивший в Римской империи христианство. Эту монету несколько лет назад нашли близ Бристоля.

Королева подняла голову и посмотрела в окно: оно выходило на берег Темзы ниже дворца, и было видно, что вода отступает с отливом. Я проследил за ее взглядом, и мои глаза привлекла куча выброшенного из дворца в грязь мусора — овощная ботва, кости, свиная голова… Над отбросами кружили и кричали чайки: время от времени они садились и что-то клевали.

Ее величество с досадой отвернулась:

— Попытаемся взглянуть на противоположную сторону.

Мы перешли на другую сторону галереи, где окно выходило на маленький дворик с лужайкой между двумя зданиями. Там, о чем-то беседуя, шли два человека, и я узнал их. Один из них был епископом Гардинером, крепко сбитым, с красным лицом и снова одетым в белую шелковую сутану. Другой, помоложе, широкоплечий и угрюмый, с черной бородой, был Джоном Дадли, лордом Лайлом, командовавшим в прошлом году морскими силами при Портсмуте. Его оборонительная стратегия помогла отразить вторжение французов. Значит, он вернулся из своей миссии за границей — еще один старший советник, благосклонный к радикалам. Все шахматные фигуры были теперь расставлены. Я видел, что Гардинер что-то воодушевленно говорит, и на его грубом лице впервые на моей памяти появилось вежливое выражение. Каким-то образом по мимике и осанке этих двоих я догадался, что епископ защищается. Лорд Лайл наклонил голову. «Вот как, — подумал я, — происходит действительная борьба за власть: разговоры в укромных уголках и садах, кивки, переглядывания, пожимания плечами, наклоны головы… Но ничего при этом не записывается».

Королева подошла ко мне. При виде Гардинера на лице ее появились отвращение и страх, но она тут же подавила свои чувства.

— Вернулся лорд Лайл, — заметил я.

— Да. Еще один наш союзник. Интересно, что они обсуждают.

Екатерина вздохнула и отошла от окна, а потом очень серьезно взглянула на меня и сказала:

— Я хочу, чтобы вы знали, Мэтью, что я безмерно благодарна вам за оказанную помощь. Я чувствую, что это дорого вам обошлось. А мой дядя, может быть… не очень умеет ценить чужой труд. Но все, что он делает, — это ради меня.

— Я знаю.

— Похоже, мою книгу так и не найдут. Печально думать, что она валяется где-то в куче мусора, но так оно, пожалуй, и вправду безопаснее. Видите ли, это было мое признание веры, признание, что я грешна, как и все, но что через молитвы и Библию я нашла путь к Христу. — Ее величество вздохнула. — Хотя даже моя вера не защитила меня от ужасного страха в эти последние месяцы. — Она в нерешительности закусила губу и, помолчав, добавила: — Возможно, вы сочли меня вероломной, когда я повторила сказанные королем слова. Но нам нужно знать, что означает этот визит из-за границы.

Я рискнул улыбнуться:

— Быть может, фортуна повернется к вам лицом, ваше величество, если переговоры пройдут неудачно.

— Возможно. — Екатерина снова замолчала, а потом с внезапной страстью произнесла: — Вы даже предположить не можете, как страдает Генрих! Его постоянно преследует боль, он от этого чуть не падает в обморок, но всегда, всегда сохраняет королевское достоинство.

— Как и вы, ваше величество, — рискнул заметить я.

— Да. Несмотря на свой страх. — Она судорожно сглотнула.

Я вспомнил слова лорда Парра о том, как король относится к вероломству. С каким бы почтением королева ни относилась к Генриху, страх, который она испытывала перед мужем в последние месяцы, должно быть, стал для нее непосильным бременем. У меня сердце сжалось при мысли о том, как она ценит меня, если таким образом облегчает душу, и я сказал:

— Могу лишь представить, как тяжело вам, должно быть, пришлось, ваше величество.

Екатерина нахмурилась:

— И ведь всегда, всегда находятся люди, готовые нашептать на ухо королю ядовитые слова…