Стенание

— А королева?..

— Я и до нее попытался достучаться. Но стража ничего знать не хочет. Талдычат одно: «Королевы здесь нет. Она переезжает в Хэмптон-Корт». — Мой помощник набрал в грудь побольше воздуха и заключил: — И тогда я понял, что ваши высокопоставленные друзья просто-напросто бросили вас на произвол судьбы.

— Нет! — яростно воскликнул я. — Лорд Парр еще мог так поступить, но не королева! Кроме того, это дело может иметь последствия для них. Может, с ее величеством что-то случилось? До тебя не доходили никакие слухи?

— Нет.

— Послушай, я напишу записку, передай ее Мэри Оделл, которая служит Екатерине, — лихорадочно проговорил я. — Выясни, где она — все еще в Уайтхолле или уже в Хэмптон-Корте, — и доберись до этой женщины. Скажи страже, что королева сурово их накажет, если записка не дойдет по назначению.

Барак, предвидя такой поворот событий, принес с собой перо и чернила. Я написал записку, объяснив, что случилось, и адресовал ее Мэри Оделл.

— Запечатай ее в конторе, — велел я Джеку. — Они любят, когда стоит печать. Но ради бога, поспеши!

— Постараюсь, — ответил мой помощник, но его тон не внушал надежды.

Тюремщик снова открыл дверь и коротко объявил:

— Время истекло.

Барак и Джозефина вышли вместе с Этельредой. Жена Филиппа плакала, и моя служанка, хотя и сама тоже вся дрожала, поддерживала ее под руку. Дверь снова захлопнулась.

Я сидел рядом с Филиппом на кровати и смотрел на его клиента. Меня пугало состояние Эдварда: я не знал, что он может выдать перед Советом. Теперь он не лежал, а сидел, понурившись. Я шепнул своему коллеге:

— Он признался вам, что убил отчима?

Коулсвин печально кивнул. Однако Коттерстоук услышал меня и, подняв голову, сказал с прежним выражением безысходности:

— Да, я убил его, человека, который ни в чем не был виноват, и теперь за это должен держать ответ перед Богом. Я скрывал правду от себя самого и от мира в течение сорока лет, обвинял во всем Изабель, но теперь тайна раскрыта, и мне придется расплачиваться за содеянное вместе с ней. Где-то в глубине души я всегда знал: возмездия не избежать.

— Мастер Коттерстоук, а что именно произошло много лет тому назад? — спросил я его.

Он помолчал, а потом тихо проговорил:

— Наш отец был добрым человеком. Мы с Изабель вечно ссорились, и мать это просто раздражало, но наш дорогой батюшка всегда улаживал ссоры, приводил нас в чувство. Он был для нас защитой и опорой. Когда он внезапно умер, мы страшно горевали, Изабель и я. — Эдвард повесил голову и замолк.

— А потом ваша мать снова вышла замуж? — поощрил его я.

— Да, совсем скоро, когда наш бедный отец не пролежал в могиле и года. — Теперь я расслышал в его голосе старую обиду. — А еще через несколько месяцев ее живот раздулся от нового ребенка. Она лебезила перед Питером Коттерстоуком, а на нас с Изабель не обращала никакого внимания. Как же мы ненавидели его! — Он посмотрел на меня. — У вас есть братья и сестры, сэр?

— Нет, но я видел семьи, разбитые ненавистью. Увы, слишком часто.

Эдвард печально покачал головой:

— Напрасно детей считают невинными — их души способны на такую низость, такую подлость… Мы не сомневались, что Питер Коттерстоук отдаст все своему родному ребенку, а нас лишит наследства. Хотя, признаться, у нас и не было на то никаких оснований. — Он покачал головой. — Мы начали с мелких пакостей: крали вещи отчима и уничтожали их. Иногда зачинщиком выступал я, иногда Изабель… Мы все больше наглели: сожгли в поле книгу, которая была дорога Питеру, и радостно плясали вокруг маленького костра, бросая в него листы один за другим. Мы были порочны, глубоко порочны…

— Вы были просто детьми, — сказал я.

Коттерстоук понуро посмотрел на меня:

— Мы пытались отравить Питера Коттерстоука. Не убить, тогда еще нет. Просто хотели, чтобы он заболел и помучился. И он заболел, причем довольно серьезно. Мы думали, что нас разоблачат, но отчим никогда нас не подозревал. — Он горестно покачал головой.

«А мать подозревала, — подумал я, — и следила за мужем. Но, увы, недостаточно внимательно».

Эдвард же продолжил своим монотонным голосом, без всякого выражения:

— Мы с Изабель всегда носили перед Питером маску, изображали этаких милых ребятишек, и он в простоте душевной принимал все за чистую монету. Мы хихикали, потешаясь над его наивностью. А потом у Изабель возникла мысль убить отчима. Чтобы спасти наше наследство и отомстить. За то, что обобрал нас, как мы убеждали себя. — Коттерстоук закрыл глаза. — И за то, что это был не наш дорогой отец, которого никто на свете не мог заменить.

По морщинистой щеке Эдварда скатилась слеза. Я подумал, что в том доме не осталось никакого напоминания об их родном отце, кроме старой картины на стене, не осталось никого, кому брат и сестра могли бы довериться, с кем могли бы поговорить. Некоторые дети заводят приятелей среди слуг, но я догадывался, что и Эдвард, и Изабель были не из таких. Они медленно, но верно доводили друг друга до своего рода безумия.

А Коттерстоук продолжал: