Стэнли Кубрик. Американский режиссер

Кан был по любым стандартам личностью неординарной. Шарон Гамари-Тебризи, биограф Кана, описывает его как человека «жизнерадостного и снисходительного. Он был обаятельно эксцентричным: безобразно толстый, говорил он невнятно, запинаясь и пыхтя; временами его настигали приступы нарколепсии, но зато, проснувшись, он болтал без умолку». Кан, большой любитель поговорить с кем угодно и о чем угодно, жаждал выяснить, что стоит за движением пацифистов. В 1968 году он сказал репортеру: «Мне нравятся хиппи. Я уже был в Эсалене. Пару раз принимал ЛСД. В некотором роде я бы даже не прочь присоединиться к ним»[110].

Он не боялся даже показаться сумасшедшим. «Мы в Гудзоновском институте (еще один аналитический центр, в котором работал Кан) гордимся тем, что о нас говорят, будто мы стоим где-то на полпути между дерзостью и манией величия», – шутил он. Кан считал, что «к невыносимо катастрофическим идеям вполне допустимо относиться легкомысленно», – пишет Гамари-Тебризи.[111] Именно такой подход и выбрал Кубрик. Кубрики несколько раз ужинали с Каном и были очень впечатлены остроумным толстяком-ученым.

После выхода фильма Кубрика репортеры газеты Daily Mail назвали Кана «настоящий доктор Стрейнджлав», и они не сильно ошиблись. Стрейнджлав, как и Кан, балансирует на грани между безумной фанатичностью и проницательностью в стратегических играх. Он почти слово в слово цитирует Кана, когда после запуска Машины Судного дня спрашивает: «Будут ли выжившие завидовать мертвым?» Кан, со своей стороны, услышав, что Стрейнджлав был списан с него, начал донимать режиссера требованиями выплатить ему гонорар. («Это так не работает», – ответил ему Кубрик.)[112]

Кан затронул одну из главных струн в сердце Кубрика, ставшую для него чем-то вроде навязчивой идеи: мотив размытой линии между гениальностью и безумием. Сам того не желая, Кан касается ключевой темы эпохи Просвещения: вопроса о том, что случится, если разум выйдет из-под контроля. Он говорит, как какой-нибудь персонаж из книги Свифта, мечта которого о рациональном контроле вдруг начинает казаться безумием. И все же Кан кое в чем был прав, поскольку его мышление отражало параноидальную реальность времен холодной войны. Как говорил Кан, Советы могут решиться атаковать нас из-за опасения, что наша стратегическая уязвимость будет искушать нас ударить по ним первыми. Но если бы мы сказали, что рассматриваем возможность нанесения первого удара и думаем, что сможем пережить ядерную войну, мы бы выглядели скорее сильными, чем слабыми, поэтому вероятность войны была бы меньшей. Такова была замысловатая логика Кана. Администрация Кеннеди действительно разрабатывала планы нанесения первого удара, и глава Стратегического командования ВВС генерал Томас Пауэр однажды сердито заявил: «Если всеобщая атомная война неизбежна, то США должны нанести удар первыми»[113].

Смелое парадоксальное мышление Кана и очаровывало, и пугало Кубрика. Он знал, что жизнь – это не игра в войну. «Люди, которые придумывают эти сценарии войны, на самом деле не так изобретательны, как какой-нибудь великий писатель или как реальная жизнь, – говорил Кубрик Бернштейну. – Герман Кан – гений, но его сценарии читаются не так, как произведения талантливого романиста»[114].

В своей книге «О термоядерной войне» Кан выступал против идеи Машины Судного дня, которая, угрожая всемирным разрушением, должна была тем самым удерживать людей от нанесения первого ядерного удара. (Совершенно верно, Машина Судного дня была серьезной идеей, а не просто фантазией Кубрика: в феврале 1950 года физик-ядерщик Лео Сцилард выступил с заявлением, что советские или американские ученые могут создать водородную бомбу с кобальтовой оболочкой, способную уничтожить все живое на Земле.)[115] Но Кан не предвидел той особой опасности Машины Судного дня, которая подчеркивается в фильме: что безумие в сочетании с ошибкой, вызванной человеческим фактором, может привести к концу света.

Здесь Кубрик оказался лучшим теоретиком, чем Кан. Сюжет «Доктора Стрейнджлава» вовсе не так абсурден, как может показаться: в статье в New Yorker в 2014 году Эрик Шлоссер утверждал, что такая ядерная катастрофа может произойти в любой момент[116]. А в 1983 году советский генерал Станислав Петров спас мир, отказавшись выполнять приказ командования и проигнорировав полученные со спутников данные о том, что американские ядерные ракеты уже летят по направлению к России. Как ни ужасно, оказалось, что дело было всего лишь в неисправности спутника, вызванной техническим сбоем. Большую часть 1962 года Кубрик работал с Питером Джорджем над тем, что впоследствии стало сценарием фильма «Доктор Стрейнджлав». Кубрику нравился Джордж, во время Второй мировой войны совершивший не один ночной вылет в качестве пилота британских ВВС; Кристиана тоже находила его «прекрасным человеком»[117].