Степени (СИ)

Промучившись остаток дня в терзающих его мыслях о том, может ли он вернуться в политику и сможет ли стать в не слишком хороших обстоятельствах – хорошим отцом, и при абсолютно ненормальных желаниях – нормальным братом, он надеялся, что ночь поможет ему с ответами, или хотя бы даст возможность отдохнуть.

Напрасные надежды.

Возможно, всё-таки не стоило оставаться в квартире Питера.

Он не смог снова спать в его кровати.

Самое противное, что его проклятый разум, привыкший к этому за последний месяц, воспринимал отдых в окружении запаха, в ощущении присутствия Питера, как нечто совершенно привычное, а тело, вдохновлённое, наконец-то, осознанием собственной греховности, почему-то восприняло это как разрешение радоваться и наслаждаться в окутывающем его тёплом, сладком и знакомом мире брата. Настолько откровенно, настолько не реагируя на пульсирующее в мозге понимание катастрофичности происходящего, настолько настойчиво. Как будто требовало платы за что-то, то ли за последние месяцы мучений, то ли за упёртое нежелание смотреть правде в глаза.

Какое предательство от самого себя.

Выпутавшись из мягкого кокона простыней, запахов и химер, Нейтан принуждённо откинулся на спину и долго лежал так, сдавливая кулаками веки, отказываясь, по-прежнему отказываясь открывать глаза. Буквально, и образно, и как угодно. Отмахиваясь. Отрекаясь от какой-то, паршивой, но никак не уничтожаемой, части самого себя. Застряв в бездонной яме и буксуя в ней, отказываясь верить в то, что уже невозможно повернуть назад, но не видя впереди пути, на котором бы он был честен, чист и счастлив.

Превозмогая порыв вскочить, и разнести здесь всё к чёртовой матери, он спокойно встал, наперекор творящемуся с ним беспределу, достал из шкафа новую постель и ушёл в гостиную, на диван, подальше от провоцирующей обстановки.

Ему была нужна эта видимость сдержанности, внешнее достоинство, семейная привычка держать спину, как бы земля не пригибала его к себе. Он цеплялся за то, что всегда выручало его, что упрощало управление собственной жизнью, пусть и ограничивая угол зрения, но зато лишая изрядной доли сомнений в своих поступках. Самодисциплина. Хладнокровие. Правила. То, что помогло его не слишком гибкому характеру самосохраниться в атмосфере родительского дома. То, что вернуло его с войны. То, от чего он когда-то отрёкся ради брата, и в чём видел сейчас чуть ли не единственное спасение для себя и для него.

В конце концов, это работало почти сорок лет, почему сейчас должно быть иначе.

А когда всё вернётся на свои места и больше никто не будет сбегать, лгать, красть носки, запрещать видеться с детьми, болеть, теряться, истекать кровью, сходить с ума в чужой-родной постели… вот тогда он, может быть, позволит себе снова быть с братом открытым настолько, насколько тот того заслуживал.

* *

Сделав вид, что только что зашёл в квартиру, Питер-из-будущего остановился за спиной у Нейтана, человека, с потерей которого в своём времени так и не смирился, и которого, как оказывается, всё ещё продолжал любить; демонстративно невозмутимого сейчас, поправляющего перед зеркалом воротничок рубашки.

- Как ты? – спросил Питер не-своего-брата, с которым, невидимый и неслышимый, разделил прошлую бессонную ночь, видя то, что не должен был, и только утром решившись на рискованный шаг и рискованный разговор.

- В раздумьях… – не сразу ответил Нейтан, не оборачиваясь и очевидно избегая даже его отражения в зеркале, – мне предложили занять пост сенатора Диккенсона.

- Здорово.

- Ты же собирался в Ирландию, – заметил Нейтан, но, не дождавшись объяснения, продолжил прежнюю тему, – в последний раз, когда у меня была власть, я чуть не стер с лица земли Манхеттен, – коротко глянув на брата в зеркало и отметив, что тот выглядит непривычно замкнутым даже сравнительно с последними днями, он развернулся и прошёл мимо него к окну, – а это не очень хорошо говорит обо мне.

- Но ты изменился. Сейчас всё изменилось.

Едва не вздрогнув, Нейтан снова обернулся на брата, но тот, неподвижный и сумрачный, кажется, подразумевал совсем не то, чего он так боялся.

Не способный всё время смотреть на него, но не готовый полностью отказать себе в этой потребности, Нейтан практически заставил себя остаться к нему лицом, и даже присел в кресло, чтобы не было возможности избежать встречного взгляда.

Сильный внешне.

Питер всегда знал его таким, но только сейчас получил возможность посмотреть на это всё со стороны. Так, что можно было увидеть всю картину в целом. Предыдущая ночь была очень долгой и наглядной.

Уязвимый внутри.

Упрямый. Всегда. И в детстве, и десять лет назад, и… возможно, и четыре года спустя. Но если его внешняя сила напрямую зависела от внутренней слабости, то тогда в его президентском будущем под жестким костюмом и жестоким лицом должна была зиять не зарастающая рана. Тогда и убить его было проще простого: конечно, не всем, а только тем, кто имел доступ, если только такие люди ещё были. Просто подойти и дунуть на брешь. Если судить по непробиваемой оболочке – хватит и этого. Если только там уже не было пусто.