Степени (СИ)

Трейси стояла у гроба, раздираемая самыми противоречивыми и странными чувствами, пытаясь отделить себя от изображения на фото, испытывая и сочувствие к чужой рано оборвавшейся жизни, и обиду человека, уткнувшегося в тупик за пару шагов до страстно ожидаемого ответа и отказывающегося с этим смиряться, не знающего, что делать дальше. Всё, что она знала о себе раньше, казалось теперь фантомом. Как будто среди атласной обивки лежала не Ники Сандерс, а сама Трейси; женщина же, стоящая перед ней, была лишь достоверной куклой, у которой отрезали все поддерживающие её ниточки и не подсказали, куда идти дальше. Мир вроде бы продолжал крутиться и функционировать, но как будто потерял плотность, и то, что раньше казалось широкой, ровной и твёрдой дорогой, теперь выглядело размытым и неустойчивым.

Её спас мальчик. Тот самый, с фотографии. Сын Ники, по имени Майки, умеющий «разговаривать» с компьютерами, и некогда помогший мистеру Петрелли победить на выборах в Конгресс, что со смертью его родителей и Линдермана осталось тайной для всех живущих, кроме самого этого мальчика.

Бог знает, что он чувствовал, увидев живую копию своей матери у её гроба, но он сразу понял, что это не она. По-детски откровенно разговорив Трейси, он так же незамысловато, с доверчивостью раз и навсегда поверившего в кого-то ребёнка, спросил, есть ли у неё какая-нибудь способность, а на её непритворный испуг, заверил, что это ничего, что мама тоже не сразу с собой смирилась, но потом ей стало легче.

И он помог Трейси: сопоставил данные о ней и о матери, введя их в компьютер, и нашёл по ним совпадение, всего одно, в Калифорнии, но и это было гораздо больше, чем ничего.

Бог знает, что он чувствовал…

Он ничего не сказал ей о своих переживаниях, не пожаловался и не заплакал, несмотря на несомненно испытываемую боль. Просто помог и обнял напоследок.

Хотя обнял, наверное, больше для себя...

Но когда она обняла его в ответ, ей тоже стало немного легче.

* *

Совпадение, найденное сыном Ники, помогло Трейси найти ответы на оба одолевающих её вопроса, но стало скорее контрольным выстрелом, чем спасательным кругом.

Их было трое: она и её единоутробные сестры, Ники и Барбара. Они были разделены вскоре после рождения, сразу, как не стало их родителей. Милые несчастные хорошенькие крошки. Идеальные пациенты для таких, как доктор Циммерман.

Трейси «посчастливилось» в Калифорнии застать доктора живым, а доктору посчастливилось хоть с кем-то поделиться на старости лет былыми достижениями, спустя много времени после отстранения от дел и частичного стирания памяти. Но кое-что он всё-таки помнил.

Помнил, что это была компания, но не её название.

Помнил сестёр-близняшек и некоторых других пациентов, и то, что занимался манипуляциями с ДНК, выводя формулу, прививающую обычным людям необычные способности.

О, он запросто признавал, что у них не было права, что они были высокомерными, эгоистичными… в общем, были людьми – признавал по-старчески бесстрастно и бесстрашно, и от этого всё выглядело ещё более бесчеловечно и безумно.

Трейси было глубоко наплевать на то, кем они были; всё, что ей было нужно, чтобы они всё исправили. Она чуть снова не убила, в порыве отчаянья схватив доктора за руку, но успела отдёрнуть собственную, как только заметила выползающую из-под пальцев изморозь.

Доктор схватился за повреждённое место и грустно извинился.

Он многого не помнил. Но то, что люди, обретшие способность, должны были учиться воспринимать её частью своей жизни, помнил очень чётко.

* *

Трейси не собиралась делать всё это ледяное дерьмо частью своей жизни.

Это всё не могло быть реальностью. Эти несколько дней, начиная с убийства репортёра и заканчивая сегодняшним безумным днём, это ведь могло оказаться сном? Люди не умеют лишь прикосновением превращать всё в лёд. Люди не могут обладать невероятной силой и немыслимой скоростью, или о чём там ещё говорил доктор Циммерман? В современном мире люди не проводят генетические эксперименты на детях.

Вернувшись домой, она закрыла все замки, то ли запираясь от всех людей, то ли запирая себя от них.

Она хотела позвонить в полицию и признаться в том, что убила человека, и даже набрала номер и дождалась строгого голоса оператора службы, но едва собралась сказать хоть слово, телефон в её руках превратился в кусок льда.

Сорвавшись, она наконец-то разрыдалась, размазывая по щекам ледяными руками горячие слёзы, но легче не становилось, реальность всё также расслаивалась на несводящиеся в одно части, а кошмарный сон, если это был он, всё никак не прекращался.

Как жить со всем этим дальше – она не представляла.

Поэтому, созрев к вечеру до единственного приемлемого решения, она привела себя в порядок, навестила на новом рабочем месте сенатора Петрелли и, пробившись через все его флюиды участия и заботы, объявила о своём увольнении.

Вот прямо сейчас.

Немедленно.

Со всеми возможными извинениями, что втащила его во всё это, и мутными объяснениями о том, что больше так не может и знает, как должна поступить.

Успев сбежать до того, как слёзы снова навернулись на глаза.