Степени (СИ)

Одновременно привычной и опостылевшей. Конечно, за множество лет притирания она стала сидеть на нём, как влитая, принимая наиболее удобную для «носки» и наименее заметную для окружающих форму. Но за четыре месяца между Кирби-Плаза и возвращением Питера, Нейтан успел оценить разницу между удобством и свободой. Он был готов обходиться без дополнительных щитов между ним и миром, даже вновь вернувшись в политику, укрываясь не за полноценным скафандром, а за лёгкой маской. Но кто-то там сверху посмеялся над ним, вывернув всё наизнанку, и заставляя вновь – вновь! уже в который грёбаный раз! – облачаться в костюм циничного ублюдка, но теперь не для того, чтобы не впустить угрозу внутрь – а чтобы не выпустить её наружу.

Он уже пробовал так делать – вышло не очень.

На этот раз он не имел права на осечку. У него должно – просто обязано – было получиться.

Матери понравится.

Питер не поймёт. Если повезёт – то даже обидится, но на это Нейтан не особо надеялся.

Отец будет в скрытом восторге и позволит подойти к себе на максимально близкое расстояние.

По всем параметрам план выходил просто отличный.

Принимать в расчёт собственные личные выгоды Нейтан перестал примерно в тот момент, когда перестал верить в то, что его пагубное наваждение пройдёт само собой. Когда понял, что оно не отпускает его, ни когда он разговаривает с матерью, ни когда целится в человека, ни когда наблюдает, как гаитянин стирает воспоминания своего брата. Ни в публичные моменты, ни в интимные, нигде и никогда.

Если бы его преследовал человек – он попросил бы разобраться с ним службу охраны.

Если бы этот человек был знакомым – он бы сумел разобраться с этим самолично.

Но что делать с преследующим его наваждением – он не имел ни малейшего понятия.

Поэтому просто прятал его.

Нет, Питер точно не поймёт, он не любил его броню.

Налетит, «ушибётся» – и отступит.

Хотя брат никогда не сталкивался с наиболее усиленными её вариантами, и практически не испытывал на себе – для него всегда оставалась лазейка. Всегда. До сих пор. Но сейчас между ними должно быть хоть что-то. И чем непробиваемее это «что-то», тем безопаснее для всех.

Нейтан надеялся обойтись в своём плане без этого, но был вынужден признать, что иначе – никак.

Потому что они не справлялись.

Как бы дико это ни звучало, как бы удивительно ни выглядело сейчас, в относительно «успешный» период, когда им удалось целых несколько раз относительно «успешно» поговорить, относительно «успешно» выбраться из подсознания матери, и Нейтан даже смог относительно «успешно» устоять перед уговорами Питера и отправиться за Бароном в одиночку. Но в том то и было всё дело, что всё это было сплошь «относительно» и сплошь во всевозможных допущениях и кавычках.

Они – не справлялись.

Потому что ни попытки выстроить новые отношения, ни попытки вернуть прошлое, ни к чему не приводили. Любой шаг выводил их в одну и ту же точку, сдвигаемую понемногу, но совсем не туда, куда бы было надо. Точку, где сердце неизменно начинало надрываться в груди, и где желание защитить сливалось с желанием абсолютного, невыносимого, до дрожащих рук и зубного скрежета, обладания; и как бы Нейтан ни пытался разделить эти две совершенно несовместимые в его понимании потребности, получалось это у него плохо.

Да абсолютно не получалось!

Поэтому – броня, чтобы защитить от себя.

И – свой собственный план, чтобы защитить от всего остального. Уязвимость Питера после утраты способностей была непозволительной. Эмпатия не в счёт, она не способна уберечь от пули, а тем более – от излишнего геройства. Так что если для безопасности брата придётся изменить сам мир – значит, так тому и быть.

Довольно иронично, если подумать.

Ни отец, ни мать, ни Линдерман, ни сам Нейтан в своих замахах на будущее никогда не были столь самонадеянны. Но стоило на кону засветиться жизни Питера, самого далёкого от подобных игр человека – и Нейтан был готов разобрать мир на кусочки и собрать его заново, только в более удобной и безопасной для младшего брата конфигурации. И не просто готов, а как никогда силён и уверен в своём могуществе.

Сильнее матери, сильнее отца.

В броне, в игре и на коне – да будь оно всё проклято! Но разве не об этом ли он когда-то мечтал? Разве даже сейчас не испытывает от этого подспудного удовлетворения?

Грёбаный политикан!

Уберечь Питера, заставив его возненавидеть себя?

Отличный план! Лучше не придумаешь!

О да, это было так иронично, что Нейтан готов был смеяться в голос, если бы этот смех так болезненно не застревал в глотке.

Господи, Питер… Пит… да за что же это всё… Ну почему – всё – так!?

* *

Матери понравилось.

Он успел поймать её оценивающий взгляд.

Конечно же, она что-то заподозрила, но на этот счёт Нейтан и не сомневался. Это было не важно. Подозрения, сами по себе, ни на что не влияли.

Он «предложил» ей то, что она всегда желала в нём видеть, и не было причин думать, что она это не «возьмёт».