То, что он тоже всё видел. И то, что – как бы странно это ни звучало – кто-то чужой вторгся на его территорию. Никто. Ни один человек не имел подобного доступа к Нейтану. Не к телу под распахнутой рубашкой, а к нему самому, к тому, под защитной оболочкой, на которую в том кабинете не было даже намёка. Такую степень обнажения не позволялось видеть никому. Кроме брата. Спустя месяц панического страха за Питера, его комы, пропаж, смерти и воскрешения, Нейтан уже не мог прятаться от этих очевидных истин. И сейчас, если он и испытывал стыд за предполагаемую измену, то не перед Хайди, а перед братом. Но это всё было так глупо, казалось бредом идти и разъясняться за то, чего ещё не было и вообще могло и не случиться, и Нейтан бежал в другую сторону, закрывшись совсем, умаляя увиденное. Он понимал, что тем самым умаляет и их близость с Питером, но считал, что незыблемость их отношений позволит им перетерпеть это недоразумение молча.
Бред…
Бред и нелепость.
Любые объяснения лишь преувеличат значимость увиденного, поэтому не стоит и пытаться. Пусть Питер видит, что для Нейтана это лишь странный и малореальный эпизод какой-то там версии какого-то там будущего. Никаких вторжений ни на чью территории. Никаких «измен». Ничего не было, нет, и не будет.
И Нейтан бы, наверное, смог себя в этом убедить, если бы не вторая, не отпускающая его мысли, вещь.
Его собственный взгляд.
Такого он не позволял себе давно. Или вообще никогда. Это был взгляд человека, выгоревшего почти насквозь, и едва удерживающегося на грани полного испепеления. В последний раз нечто подобное он испытывал, когда встречался с Меридит, но тогда родители не дали ему кануть в это пламя с головой, практически вынудив остаться в пределах безопасной, по их мнению, зоны, и до сих пор он не был уверен, стоило ли их за это благодарить или осуждать. Сейчас, узнав, что всё тогда завершилось не так трагично, как он думал все эти годы, благодарности было гораздо больше. Да и могло ли всё быть по-другому, если быть совсем уж с собой откровенным? Если кто-то смог убедить его затушить этот огонь, значит, он был не настолько всепоглощающим и бесконтрольным.
Тогда. В прошлом.
Но в будущем, в том кабинете, его двойник не производил впечатления человека, способного остановиться. Несмотря на борьбу, читающуюся во всей его позе и дающую повод думать о том, что он ещё сможет удержаться, взгляд разбивал любые сомнения – у него уже не было пути назад. И это очень смущало Нейтана нынешнего, он не мог поверить в то, что кто-то смог довести его до такого состояния. Тем более кто-то, кого он пока не знал, а значит, у этого человека было не так много времени для пробивания его брони, которую теперь, когда Нейтан воочию увидел угрозу, он будет охранять ещё бдительнее. Угрозу?... Да, увиденное его испугало, и ему хватило духу это признать.
Так что же такого должно было случиться, чтобы он до такого докатился?
Он ведь давно научился избегать слишком сильных эмоций, они только усложняли жизнь.
Влюблённость?
Времяпровождение для подростков.
Страсть?
Прерогатива тех, кто ставит инстинкты выше разума.
Всё это делало его слабее, хуже, уязвимее, и Нейтан если и позволял себе нечто такое, то в строго контролируемых дозах, чётко осознавая, что это всё лишь игрушки для удовольствия, не долженствующие наносить даже микроскопического ущерба тому, что он считал основными своими целями.
Любовь?
А он любил. Разве нет? Хайди, сыновей, мать и, конечно, Питера. И вряд ли кто-то сможет убедить его в том, что эти чувства не были настоящими только потому, что у них не было стадии пожара.
Зависимость?
Это слово наиболее полно характеризовало то, что он увидел. Оно было больше всех остальных «слов», вместе взятых, и в то же время содержало их все в себе, но если по отдельности эти «слова» были ему совершенно ясны, то это, обобщающее их, находилось вне пределов его личного опыта. По крайней мере, он так думал.
Но как определить, насколько ты зависим от кого-то?
Отца он тоже когда-то любил, тот был его кумиром, но когда этот кумир сошёл со сцены, это оказалось не настолько тяжёлым, как можно было бы предположить. Стало даже легче и свободнее. Оказалось, что самое важное, что давал ему отец, он продолжать давать и из другого мира, только теперь не приходилось оглядываться на его реакцию.
Мать… да, именно та женщина, которая тащила его сейчас к взрыву,… была безоговорочной частью его жизни, но насколько ясной и определённой была эта часть, настолько же было очевидно наличие и других частей их жизней, никак друг с другом не пересекающихся.
При более пристальном внимании к её биографии, которую, как подозревал Нейтан, никто из ныне живущих не знал до конца, можно было обнаружить прямо таки гигантские белые пятна. Он не считал это плохим, но это делало понятным отсутствие особой близости между ней и кем бы то ни было, даже внутри семьи. Она вся состояла из ширм, и даже если иногда открывала некоторые из них настежь, то остальные оказывались затянуты ещё плотнее.