Степные рубежи России

Турки и крымские татары неоднократно стремились объединить мусульман – ногайцев, казахов, каракалпаков и башкир – в широкую антирусскую коалицию. В не получившем подтверждения докладе описывалась первая подобная попытка, якобы предпринятая османским султаном Сулейманом Великолепным в письме, отправленном им ногайскому мирзе Исмаилу в 1551 году. Султан, как сообщалось, обвинил Ивана IV в высокомерии и надменности по отношению к мусульманам и посетовал на войну Ивана с Казанью и на его власть над степью и реками, на которые заявлял претензии сам Сулейман. В письме звучал призыв к исламской солидарности: «А ведь-де наша ж вера бусурманская. И мы-де смолылись все бусурмане, и станем от нево боронитца за один. Ведь-де ведаете, что ныне на Крыме мой посажен царь, как ему велю, так делает. Из Астарахани присылали жо ко мне царя просить. ‹…› И ты бы, Исмаил мирза, дружбу мне свою учинил великую, чтобы еси поберег Казани, людей своих послал на помочь Казани, до куды яз царя пришлю. Да ты бы, Исмаил мирза, пособил моему городу Озову от царя Ивана казаков. И станешь пособлять; и яз-де тебя на Озове царем учиню»[85].

Но религиозные разногласия не могли предотвратить сотрудничество между христианской Москвой и ее мусульманскими соседями, и призывы единоверцев часто играли второстепенную роль по сравнению с более срочными политическими и военными целями. Письма ногайских вождей Ивану IV часто начинались со следующих уважительных слов: «Бог сотворил вас христьяны, а нас сотворил мусулманы», указывавших на то, что религиозные разногласия не должны мешать русско-ногайскому союзу[86]. Когда сложившаяся ситуация требовала лести, ногайские правители, вопреки всякой сообразности, называли царя «всево хрестьянства государем» и даже потомком Чингисхана[87]. В конечном счете, впрочем, московский правитель оставался неверным, и Белек-Булат-мирза откровенно высказал это в письме к царю. Его письмо началось такими словами, одновременно учтивыми и снисходительными: «Хотя он нечестив, а мы хотя мусулманы; кой же есмя в своей вере» (хотя Иван IV неверный, а мы мусульмане, у каждого своя вера)[88].

Москва не собиралась обсуждать, кто является неверным и чья вера выше. Крестоносный дух Москвы явствует из документа 1552 года, в котором митрополит Макарий благословлял Ивана IV и его «христолюбивое воинство» на бой против казанских татар, «твоих изменников и отступников, иже всегда неповинне проливающих кровь християнскую и оскверняющих и разоряющих святые церкви»[89]. Завоевание этим христолюбивым воинством Казани и Астрахани еще больше укрепило религиозную рознь между христианской Московией и ее нехристианскими соседями.

Впрочем, христианская солидарность все равно играла вторую скрипку по сравнению с геополитическими интересами Москвы. Подобно русским князьям, никогда не стеснявшимся использовать монголов против своих соперников, Москва обращалась к услугам своих нехристианских народов в войнах против христианских монархов Запада. Незадолго до подписания Андрусовского перемирия с Польшей в 1667 году царь написал польскому королю письмо с призывом заключить мир, поскольку оба разделяют единую христианскую веру. Возможно, слова царя прозвучали столь лицемерно, что король ответил с иронией: сначала, сказал он, необходимо посовещаться с крымским ханом[90].

Продвижение московитов на Северный Кавказ, где позади линии, разделявшей христианство и ислам, можно было найти других православных христиан, служит живейшей иллюстрацией взаимодействия религии и политики. C середины XVI века, когда Россия пришла в этот регион, христианская идентичность Российского государства играла важнейшую роль в его экспансионизме. Единственные христиане с государственным образованием, оказавшиеся по ту сторону границы, были грузины. Окруженные мусульманскими народами Кавказа и вынужденные платить дань то персам, то туркам, грузины часто жаловались на надругательства над христианством, чтобы добиться помощи русских. Они просили Москву избавить их от турок, захвативших значительную часть их земли, а также от шамхала и его людей, которых они называли «неверные собаки горские люди Шамкалски тадбою крестьян ночью пленит и ясыри в полон ведут да от хрестьянские веры в бусурманскую веру нудят христиан»[91].