Стертый мальчик

Он прошел к сцене, на которой гитарист настраивал инструмент. Как по команде тот помахал мне свободной рукой. Все здесь старались, чтобы гости чувствовали себя комфортно. Мне вспомнился отец, который таким же образом встречал очередного посетителя в салоне и предлагал устроить ему экскурсию. Он подводил покупателя к автомойке и, указывая на меня, говорил: «Этот мальчик работает лучше всех. Какую бы машину вы ни купили, он вычистит ее так, что она будет сиять ярче, чем когда вышла с завода».

– Разве здесь не классно? – поинтересовался Дэвид.

Заиграла музыка – четыре простеньких аккорда молитвы, что-то об очищающей нас крови Иисусовой. Прихожане встали. Девушка справа от меня повернулась и улыбнулась мне.

– Милый Иисус, – пел Дэвид. – О, Иисус!

Он раскачивался взад-вперед на пятках, тер ладони и дул на них, как будто пытался разжечь огонь. Прихожане поднимали руки к потолку; их пальцы дрожали. Улыбающаяся девушка рядом со мной начала дергаться всем телом.

Я бормотал слова себе под нос, притворяясь, что пою. Мне никогда не нравилось петь хором даже в нашей церкви, но я всегда представлял, что, если запою громче, мой голос прозвучит идеально. Однажды я разомкну губы и изнутри изольется глубокий баритон, которого никто никогда не слышал. Я ждал вдохновения.

Эта жажда вдохновения перешла ко мне по наследству. Мне постоянно рассказывали о двоюродной бабушке Эллен по материнской линии и о ее сумасбродном поиске вдохновения. Родители говорили о ней скорее с благоговением, чем с беспокойством. Никто не знал, что привело эту красивую женщину к безумию, но всю свою жизнь она прожила одна в двухэтажном доме покойной матери и ждала, когда в этих осыпавшихся стенах проявится Божественное вдохновение. Как все мистики и набожные люди, тетя Эллен верила, что Господь предначертал ей особый путь, но, вместо того чтобы обратиться к небу с вопросами, она искала ответа в ограниченном мире вокруг себя. Она завесила все окна простынями, чтобы соседи не обнаружили тайну раньше нее. Вместо тапочек носила газеты десятилетней давности, а лицо покрывала ярко-оранжевым меркурохромом. Она перемещалась по дому в поисках чего-то, что не имело названия. Поселившись в какой-нибудь комнате, засоряла ее так, что там невозможно было находиться: на ковре валялись полные тарелки еды, заплесневелые лотки от фастфуда, открытые банки маринованной бамии – одним словом, все, что ей посылали встревоженные соседи. Видимо, она думала, что у нее есть с десяток комнат, которые она успеет еще загадить, или рассчитывала, что найдет ответ на тайну жизни раньше, чем доберется до последней спальни.

Неудивительно, что моей шестнадцатилетней маме запрещалось навещать тетю Эллен, и она на протяжении многих лет не видела эту женщину, которая больше походила на привидение. На четвертом-пятом свидании отец с матерью ехали по шоссе недалеко от дома тети Эллен. Мама положила голову ему на плечо, и вдруг ее охватила паника, поднимавшаяся из глубины живота. «Не может быть, – подумала она, – неужели он едет к дому тети Эллен?»

«Тут неподалеку любопытный дом с привидениями, ты должна его увидеть», – сказал отец.

«Даже не знаю, – серьезно ответила мама. – Не уверена, что хочу».

По обочинам тянулись хлопковые плантации; их ряды мелькали в полумраке; небо оседало, как керамическая крышка одной из бабушкиных кастрюлек. Меньше чем через год, когда отец женится на матери, он унаследует эти поля, о чем он сам еще не знает. Дед отступит от семейного бизнеса и передаст ему управление фабрикой братьев Коудилл. Мягкая хлопковая кровать поможет ему выбраться из детства, которое он провел, будучи механиком у своего жестокого отца-алкоголика, и обрести новую жизнь и хорошую работу под стать его умелым рукам. Девятнадцать лет отец был никем, а теперь станет важным человеком. Чувство собственной значимости он удержит, сменив три профессии: двадцать пять лет будет возглавлять хлопковую фабрику, пока не уступит конкуренту; на шесть лет станет одним из самых популярных дилеров «Форда» в трех штатах; и, наконец, поддастся последнему зову, зову к священству, жажде стать пастором. Он не сможет проигнорировать это желание, даже когда Господь усложнит его путь, подарив сына-гомосексуала. Даже тогда он не откажется от своего выбора.

«Будет весело, – сказал отец, обняв маму покрепче. – Я защищу тебя».

«Нет, – ответила она. – Мне нужно домой, прямо сейчас».

Именно в ту минуту появилась белая простынь; она лениво воспарила перед лобовым стеклом «Мустанга», завесив его непрозрачным, морщинистым туманом. Туман этот сиял белым светом, ослепляя их: то был свет фар, отраженный от простыни.

«Мы будто плыли в облаке, – вспоминала потом мама. – Нам было одновременно и страшно, и нестрашно».

Отец старался управлять машиной осторожно; он отпустил мамины плечи и вцепился в руль двумя руками. Он не помнил, когда следующий поворот. Только после того как слепящая простынь исчезла, родители встревожились.

Отец резко вжал тормоза в пол.

«Что это было?» – спросила мама.

Простынь исчезла.