Стертый мальчик

На окнах, к моему удивлению, не было витражей, словно архитектор предоставил право самой природе или Господу украсить храм. Ни разноцветных стеклышек, сквозь которые сочится такой же разноцветный свет, ни изображений библейских сюжетов. Иногда именно то, что остается несказанным или несделанным, изумляет больше всего. Когда пустота подвела меня к алтарю, когда я поднялся на сцену и обернулся к безмолвным скамьям, представив толпу, с которой мне придется столкнуться на следующий день во время отцовского рукоположения, я задумался: таков ли замысел Господень? Специально ли Господь отпускает меня, ослабляет мою связь с Ним, чтобы я мог обрести собственную силу и прямоту? Хоть я и боялся, что Господь перестанет вовсе меня посещать, что наши отношения закончатся раз и навсегда, я понимал, что пути назад нет. Я намеревался стать сильным, хотя и не совсем понимал, что это значит. Смогу ли я стать полноценным гетеросексуалом? И если да, останутся ли мои отношения с Богом прежними? Или то, что я стану сильнее, предполагает, что и жизнь моя полностью изменится? Какой бы ни оказалась эта сила, мне придется принять ее. Я встречу завтрашнюю толпу с холодным блеском в глазах, какой видел сегодня у Д., – взглядом мученика, даже если чувствую совсем иное.

– Сосредоточьтесь на своих чувствах, – сказал Косби. – Мне нужно, чтобы вы сосредоточились.

Мы сидели в одной из комнат при церкви. Света здесь было мало; единственное окно выходило на парковку. Косби стоял перед нами (он напоминал физрука, который заменяет учителя математики) и хмурил брови, словно обдумывая что-то важное, например предстоящую игру или очередное уравнение.

– Откройте раздел под названием «Основные механизмы».

Шуршание страниц. Облизывание пальцев. Я нашел нужную страницу: пять колонок и шесть рядов нарисованных лиц, под каждым лицом – подпись. ДОВОЛЬНЫЙ, ПОДАВЛЕННЫЙ, ИЗМУЧЕННЫЙ, НАПУГАННЫЙ, СЧАСТЛИВЫЙ, БЕСПЕЧНЫЙ, НАИВНЫЙ, ПОЛНЫЙ ОТВРАЩЕНИЯ, ПОТРЯСЕННЫЙ, РАЗЪЯРЕННЫЙ. Каждое лицо упрощенно изображало ту или иную эмоцию.

– Я хочу, чтобы вы подумали о том, что сейчас чувствуете, – сказал Косби. – Можете выбрать несколько эмоций сразу, но выбирайте тщательно.

На столе лежали белые листы бумаги, разноцветные маркеры и карандаши. А еще перья, бисер, шнурки разных цветов – одним словом, все, что можно встретить в пенале у школьника на уроке труда. Косби объяснил, что мы должны сделать маски, символизирующие две стороны нашей личности. Одну, которую мы демонстрируем окружающим, и другую, которая спрятана глубоко внутри. Одна маска на одной стороне постера, вторая – на обороте.

Я провел пальцем по листу, пытаясь подобрать слова к тому, что чувствовал. Мертвый внутри, но преисполненный странной решимости. «Встревоженный» было бы самым подходящим определением. Или, возможно, «не в своей тарелке». Вместе с другими я подошел к столу посреди комнаты, взял лист бумаги, несколько маркеров и ватные шарики. Когда я вернулся к своему месту, Д. опустился рядом со мной. Мы оба стояли на коленях. Я разгладил бумагу на мягком сиденье стула.

– Не передашь красный? – холодно попросил Д.

«Красный, – подумал я, – цвет страсти». Вскоре я увижу, как страсть перевоплотится в каплю крови на его листке – крови Иисуса. Нет, не страсть – самопожертвование.

Я огляделся в поисках идеи. С. начала клеить вату на постер, создавая бледное улыбающееся лицо. Я долго наблюдал за ней, прежде чем вернуться к своему листу. Она наклеила облака, потом раскрасила их темно-синим – получились тучи, сквозь которые проглядывал яркий луч солнца; ни шерсти, ни арахисового масла. Я был рад за нее.

– Выглядит отлично, – отметил Косби и, почтительно кивнув, прошел мимо меня. Говорил он убедительно; говорил он как человек, который много раз практиковался и поднаторел показывать одно-единственное выражение лица.

Я открыл синий маркер и набросал несколько линий, которые превратил в очертания волн; потом наклеил ватные шарики, чтобы изобразить пену. Яростный водоворот. Вихревой хаос, несущийся в неизвестном направлении. На обратной стороне – позабытый всеми, разрушенный город под водой.

Фильмы для заключенных

По дороге в тюрьму мы с отцом молчали. С тех пор как родители узнали, что я гей, прошел месяц; на носу был День благодарения, и всю следующую неделю мне предстояло провести дома, беспрестанно ощущая, что благодарным мне быть особо не за что. Я сидел рядом с отцом на переднем пассажирском сиденье его красного «Форда Лариат» и наблюдал за тем, как приближаются и отступают деревья по краям змеящейся дороги, как над нами нависают горы, указывая путь в центр штата, который, по мнению губернатора, когда-нибудь станет «меккой Озарка».

Я закрыл глаза, но картинка не исчезла: вершины сосен, бурая хвоя и утреннее солнце, похожее на свисающую с неба лампочку.